Сокол над лесами

– Какое тихо! Кругом уже песни поют, «князя молодого» играют, – не без досады ответила Дорогоча. – Я из лесу слышала.

Яра не очень понимала, почему Толкун-Баба запретила ей ходить к Перунову камню. Вины она за собой не знала, да ее ни в чем и не винили. Карислава думала, что Толкун-Баба за нее боится. Но почему, если о русах уже месяц ничего не слышно?

Поставив посох у двери, Дорогоча пригладила волосы и постаралась принять почтительный вид. Она знала, что Толкун-Баба любит ее куда меньше, чем Яру, и с ней-то расстанется без сожаления. Это и причиняло ей досаду – обидно, когда тебя мало ценят старшие, – и радовало: уж ей Толкун-Баба не станет чинить препятствий к скорому замужеству.

Толкун-Баба ждала внучек, сидя на обычном месте, возле своей ступы. Кланяясь, обе девушки метнули на ступу боязливо-почтительный взгляд: это были и ворота в Навь, и источник всякой новой жизни. Касаться ее могла лишь сама Толкун-Баба. Но если Дорогоча посматривала на ступу с боязливым трепетом, то Яра – с благоговением. Как семилетней девочкой она не верила, что когда-нибудь станет взрослой девой, то теперь не представляла, что когда-нибудь помудреет настолько, что ей позволят взяться за потемневший дубовый пест. Ведь это было право праматери рода – почти богини.

Нынешняя богиня сидела перед ними на скамье – по обыкновению, в черной плахте и белом навершнике. Смуглое от многолетнего загара, огрубевшее, морщинистое лицо в окружении белейшего тонкого плата казалось темным и рыхлым, будто лик самой земли.

– Отпускаю я вас, дочери мои, на Купалия гулять, – начала Толкун-Баба, когда они поздоровались, и Дорогоча слегка вздрогнула от радости. – Желают отцы да матери ваши отдать вас замуж. У тебя, Яра, деды брата забрали, и хочет твой отец найти себе зятя такого, чтобы мог его заменить, коли самого мать-земля позовет.

– Отчего же? – испугалась Яра. – Или нездоров мой батюшка?

– Здоров покуда. Боятся люди, как бы заново русы ратью не пошли. Вот и нужен такой, чтобы был тебе муж, а Хотимирову роду князь молодой – сильный, удалый, богами любимый.

– Где же его взять? – Яра с ожиданием смотрела на Толкун-Бабу, веря, что у нее в запасе есть и такие.

– Велел Благожит созвать отроков, чьи отцы и деды в доброй славе, чтобы из них выбрать. На Купалиях будет род наш к женихам присматриваться. А вы, девушки, станете судьбу свою пытать – угодно ей иль нет. Ты, Дорогоча, выйдешь среди всех дев первой и будешь Даждьбожий огонь зажигать.

Девушка глубоко вдохнула, сдерживая радость, на бледных ее щеках появился легкий румянец. Толкун-Баба назначила ей большую честь, будто лучшей невесте Хотимирова рода.

– А ты, Яра, пойдешь с другими девами, – чуть мягче обратилась Толкун-Баба к второй внучке, пытаясь смягчить возможную обиду. – Сама на глаза людям не лезь, а за другими примечай.

– А кто они… эти отроки? – осмелилась спросить Яра.

– Все – сыновья отцов честных, а есть и родом знатные. Один – волынского князя младший брат, – при этих словах Толкун-Бабы Дорогоча тихонько охнула, – другой – луческого князя сын, есть воеводы деревского сын. А другие отроки роду нашего, Хотимирова. Да боги не всегда на знатность рода глядят, – Толкун-Баба слегка улыбнулась. – Бывает, что и оратая простого избирают. Кто богами любим, тому и счастье. А кто счастлив – со временем узнаем.

Обе девушки с волнением глядели на свою наставницу. Имея детей, внуков и правнуков, Толкун-Баба занимала почетное положение прародительницы, но жесткие, мужские черты ее постаревшего лица делали ее воплощением рода в слитности его мужской и женской половин.

– Вы, девы, внучки мои, выученицы и наследницы, – добавила Толкун-Баба, положив широкие ладони на две склоненные перед нею гладко причесанные непокрытые головы. – Долог ли ваш век будет, короток ли, а первое вы помните: долг наш – волю дедов исполнять и единство рода хранить. И кто сей долг исполняет, тот великую честь принимает от людей и богов.

Обе девушки хорошо знали, что значит единство рода – неразделимость поколений уже отживших и ждущих возвращения, ныне живущих и тех, кому еще только предстояло родиться. Нет на свете дела важнее, чем хранить его. Без покровительства мертвых не будет удачи живым, а без связи с живыми и мертвые не смогут возвращаться в белый свет – сгинет род без следа. Семь лет девушек обучали обычаям и обрядам, призванным поддерживать это единство, а через него – равновесие мира, его видимой и невидимой половин. Работа эта сложна и многообразна: равновесие мира сплетается из великого множества невидимых нитей, которые выпрядаются каждый день, при всяком деле.

Но от Яры теперь требовалось нечто большее: ее замужество, уже совсем близкое, должно было дать хотимиричам защиту от русов. Довершить то, что пытался сделать ее брат Будим, но нашел свою смерть. Думая об этом, она чувствовала себя как Заря-Зареница, что весной ходит на небо будить Перуна, плененного и усыпленного Мареной. Если не управится – погубит весь белый свет.

– Идите наряды свои посмотрите, – отпустила их Толкун-Баба. – Нынче матери ваши прислали.