Сокол над лесами

Толкун-Баба ушла, оставив двух марушек и Кариславу смотреть за больным. Княгиня, лишь сменив праздничную сряду на повседневную, провела при нем все утро, но помощь никакая не требовалась: Людомир лежал без чувств, лишь корчился. Его брат и другие волынцы сидели на земле снаружи, ждали исхода.

Карислава тоже ждала, не смея их обнадеживать. Она одна знала, в чем была причина несчастья. Но пока не решила, можно ли рассказать об этом людям. О том, что Людомир хотел похитить ее и сделать своей женой, говорить не стоит: пойдет болтовня, порочащая ее и Благожита. Люди ведь всегда охотнее верят в дурное, и хотя выдают этим черноту собственных помыслов, могут замарать и невинного.

Но то, что Людомир желал скорейшего и теснейшего объединения двух племен – если не браком, то хоть поединком? Труднее придумать более ясный знак, что боги не благосклонны к его намерениям. А она уже почти поверила, что он прав! Проучись ты у самых мудрых хоть семь раз по семь лет – а все равно не будешь лучше богов знать, что верно, а что нет.

Проведя полдня в раздумьях, Карислава, как обычно, решила: о замыслах Людомира она расскажет Толкун-Бабе. А ведь мудрая старуха изначально была против замужества Яры. Может, знала наперед, что ничего доброго из сватовства не выйдет?

Но тогда… У Кариславы ёкнуло сердце. А что, если теперь Толкун-Баба вновь потребует, чтобы Яра осталась у нее? Родила «змеево дитя», чтобы в нем род Хотимиров искал спасения?

Карислава взглянула на Людомира. Вот она лежит – мощь и гордость человеческая, терзаемая корчами в бессилии. Может, и правда осталось уповать лишь на божественное дитя, если сильнейший из людей повержен ударом невидимой руки и теперь не лучше раздавленного червя?

Уж не это ли хотели сказать им боги?

Едва перевалило за полдень, как Людомир скончался на глазах у Кариславы, так и не очнувшись.

* * *

Седьмое утро после Купалий застало Даляту, Величарова сына, в лесу. Хотимиричи охотно указали ему путь к Перунову камню, и хорошо натоптанная тропа не давала заблудиться. Несколько раз она раздваивалась, но Далята выбирал более торную. Однажды тропа разделилась на две одинаковые; оглядевшись, Далята приметил на суку возле той, что справа, засохший венок с «лютой травой». И выбрал ее: знак этот оставили для него.

Далята был весел: даже подмывало запеть, но в чужом лесу лучше быть сдержаннее. Боги миловали древлян и выражали это как нельзя яснее. Вчера уехали волыняне. С собой они увезли прах Людомира, который Толкун-Баба смела своим помелом со жглища[27] и ссыпала в горшок, чтобы родичи погребли его на своем жальнике близ Волыни. Вся округа была потрясена такой страшной смертью крепкого мужчины и могущественного властителя, да еще в разгар купальских гуляний, но боги сильнее всякого сильного. «Сюда приехал – чужую голову привез в горшке, а назад отправился – сам в горшок попал!» – сказала Горава, пока тело обмывали и одевали для крады. Она не говорила, что-де боги отомстили Людомиру за Святослава киевского, но люди поняли так.

Вот только почему Людомиру? Ведь не он и не его люди взяли ту голову, а древляне. У Коловеевой дружины осталось жутковатое чувство, будто боги руси промахнулись и вместо них покарали другого – видно, Людомир волынский показался им более весомой добычей.

О сватовстве Жировита более помину не было. Пока оставалось неясным, кто дальше станет править землей Волынской – ведь кроме брата, Людомир оставил троих сыновей. Не могло быть и речи о том, чтобы Благожит, в своем непростом положении, породнился с человеком, который сам завтра может оказаться изгнанником. И Жировит уехал, увозя прах с погребального костра, чтобы повергнуть в горесть все свое племя, а потом начать борьбу за стол старшего брата.

Зато для Даляты небокрай оделся светом. Сильнейший из его соперников был убран руками богов, а ему Заря-Зареница улыбалась. Теперь каждый раз, как на глаза ему попадалась Карислава, он невольно вздрагивал – вид ее сразу приводил на память лицо той румяной девы, которую он про себя называл Лютая Трава. Хотя уже знал, что ее имя – Яронега. Мог бы и раньше догадаться – это родственное сходство еще на лугу могло подсказать ему, кто здесь настоящая княжья дочь.

Но все вышло к лучшему. Дева сама выбрала его. Она упомянула о еще каких-то испытаниях на Перунов день, но среди оставшихся отроков-женихов Далята себе достойного соперника не видел.

Впереди меж деревьев посветлело. Открылась широкая поляна, усыпанная хвоей. Посередине лежал вытянутый серый валун. Далята вздрогнул: в первый миг показалось, будто вокруг поляны тесным строем стоят люди в белых одеждах и ждут его. Но тут же от сердца отлегло: это были не люди, а рушники и просто длинные куски тканины, повязанные на сосны опушки. На сучьях, на вбитых в землю кольях висели черепа: коровьи, лошадиные, овечьи, козьи – остатки прежних жертв.