Сокол над лесами

Стоять на месте было страшно: стоило замереть, и начинало казаться, что тебя вовсе нет. И Яра отважно пустилась вниз по склону глубокого оврага – туда, где ждала ее загадочная, жестокая и щедрая Навь…

* * *

Подойдя к опушке, из-за хорошо знакомого куста лещины Яра выглянула на поляну. Так рано здесь редко кто бывал, но если возле Перунова камня обнаруживались люди, Яра не показывалась, давая им время уйти. Иное дело, если у камня ее ждала Карислава – она нарочно приходила сюда порой, чтобы повидать Яру. Подходя к кусту, Яра всякий раз выглядывала на поляну с теплым чувством ожидания – а вдруг?

Кариславу Яра видела нередко и не замечала перемен, точнее, свыкалась с ними в той же мере, в какой они приходили, и не замечала, что свыкается. Да и в Кариславе она смотрела на что-то куда глубже сокрытое, чем глаза и брови, когда-то сделавшие для нее вуйку точным подобием матери. Иначе Яру позабавило бы наблюдение: она сама в пятнадцать лет стала почти такой же, какой была Карислава в первый год замужества, а Карислава тем временем приобрела более сильное сходство с той Даромилой, своей старшей сестрой, которую Яра когда-то потеряла. За эти семь лет Карислава выносила троих детей, и теперь у нее росли сын и две маленькие дочки. А Яра осознала, что мачеха-вуйка старше ее всего на семь лет, и теперь смотрела на нее скорее как на сестру, чем как на мать.

Матерью она за эти годы привыкла считать Толкун-Бабу, хотя уже знала: по человеческому счету та приходится ей прабабкой.

Но Карислава приходила к Перунову камню всего три дня назад. Выглядела она немного смущенной, то и дело принималась смеяться, но Яре казалось, что за смехом та пытается скрыть досаду.

– Отец Будимку из дому прогнал! – созналась она наконец, когда Яра уж слишком к ней пристала. – Выдумал, будто… ой, не могу… – она опять засмеялась и закрыла рот рукой.

– Да что? – теребила ее Яра.

– И что ему на ум взошло… выдумал, будто Будимка глаза пялит…

– Куда?

– Что это ты, говорит, с матери глаз не сводишь…

– С чьей? – не поняла Яра. – С бабы Жданы?

– С меня! Не тебе, говорит, на мачеху слюни пускать, когда она тебе по крови та же мать родная…

– Зачем слюни пускать? – Яра ничего не понимала.

– Женить тебя рано, отец говорит, так ты уж себя помни, а не то зашлю тебя в лес к волколакам еще года на три, вовсе домой показывать не велю, ни летом, ни зимой!

– Куда Будимке жениться! – изумилась Яра. – Он ведь дитя еще!

– Не такое уж дитя. Тебя на год моложе. Иных женят в его годы – и он бы справился, пожалуй! Меня уже ростом выше.

Своего единственного родного брата Яра не видела все эти семь лет. Тому, что ему потребуется знать, он обучался у деда Лукомы. В памяти сестры сохранился расплывчатый облик кудрявого мальчика; мысль о том, что он может жениться или пылать к кому-то похотью, казалось нелепой, но раз Карислава говорит… Божечки, да ведь ему пятнадцатый год!

– И что он?

– Ушел к лесным. Разобиделся, – Карислава опять засмеялась. – Ну и к лучшему. Пусть опомнится.

– Так он что… взабыль… – Яра смутилась и растерялась.

– Я-то баловать не дам, я не из тех мачех, что от старого мужа на его сынка молодого зарятся! – строго сказала Карислава и приосанилась.

– Да разве ж я на тебя подумаю такую глупость, душенька моя! – Яра кинулась ее обнимать. – Я же тебя пуще света белого люблю!

И подумала: так, наверное, и Будимка любит Кариславу пуще света белого, он ведь не раз в месяц ее видит, а в одном доме с ней живет. Хотя ведь сестра матери – по крови та же мать.

Но сколь ни нелепым это было, Яра не удивилась. Отстранившись, она любовалась Кариславой: в начале третьего десятка лет красота ее находилась в самом расцвете. Румяное лицо, прямые и широкие русые брови, чуть толстоватый крупный нос, зато какие яркие губы, а на них всегда улыбка горит, будто пламя, и сверкают белые ровные зубы – только взглянешь, и хочется засмеяться от радости. Кариславу любили все – она будто притягивала к себе и ласковым обращением, и всегдашней веселостью, а главное, тайной силой вежества. Яра надеялась, что и сама будет привлекать к себе сердца, когда вернется в белый свет. Ведь перед тем как прийти в Невидье, Карислава прожила там те же семь лет. Бедный Будимка, должно быть, сам не понял, как в его сыновнюю любовь проникли нечистые помыслы. Ведь Карислава лишь белым женским платом отличается от девицы-красы из сказок, ради которой за тридевять земель ходят.

Вспомнив этот разговор, Яра усмехнулась и подумала: может, еще новости будут. Но сегодня на поляне было пусто. Только камень лежал, будто тот самый клубок, к которому привела тропка-нить. Яра бывала здесь каждый день и всегда приближалась к камню со странным чувством: будто здесь завершается не вся тропа-нить, а лишь ее ближний кончик. Десятая или сотая часть длины. А сама тропка ныряет под камень и уводит дальше – через иное бытие. И каждый раз ей казалось, что стоит сделать еще шаг – и она увидит этот новый путь, в сто раз длиннее прежнего. Под иным, низко нависшим вечно темным небом, где лишь сонный месяц гуляет днем, а омраченное солнце – ночью.