Сокол над лесами

Козочка копытом стучала, к отцу-Перуну взывала:
Ты поставь, Перун, медян, железный, булатный тын
Стену каменную со всех четырех сторон,
От земли до неба, от востока до запада,
От лета и до севера, за тридцать за три версты,
За тридцать да за три поприща,
На тридцать саженей в землю глубиной
Створы медные, вереи железные.
Месяц светлый, Перунов гром!
Покрой лес листом, луг травой, небо звездой!
Покрой род Хотимиров младым месяцем, частыми звездами.
Месяцем обсади, звездами огороди!

Отголоски умело выпеваемых чар долетали и до изб, проникая через запертые двери и затворенные заволоки. Казалось, чары повторяют не девять, а девяносто раз по девять голосов, все деды и чуры Хотимирова рода, призываемые с того света на помощь живым. Но даже слыша их, никто и думать не смел выйти взглянуть на таинственный обряд: без позволения заглянувший в Навь останется в ней навсегда. Невидье служило сторожей на межах белого света и Нави: для Нави его населяли живые, для людей – мертвые. Марушки могли общаться и с этим светом, и с тем, и главной их заботой было следить, чтобы ни из яви, ни из Нави никто не пересекал границу не в срок и неположенным порядком.

Огороди светлым солнцем,
Обтычь звездами частыми,
Освети ясным месяцем.
От прирозов, от прочи, от прикосов, от изурока,
От ведьмы киевской, от совы дунайской!
Что с земли пришло – в землю поди,
Что с воды пришло – в воду поди,
Что с ветра пришло – на ветер поди,
Что от злого человека пришло – на него пади!

Но вот шествие обошло селение по кругу; соха замкнула борозду возле того же чура. Девушки оставили лямки и взялись за лопату. Женщины проворно спутали козочке ноги. Толкун-Баба подошла с длинным ножом: рукоять у него была костяная, а верхняя часть черена раздваивалась и образовывала подобие бараньих рогов, загнутых на две стороны. Козочку уложили к подножию чура, там, где смыкались начало и конец борозды. Толкун-Баба перерезала ей горло, побрызгала кровью на подножие столба. Девушки вырыли яму. Раздавался стук: под рыльце лопаты, окованное железом, попадались старые кости и еще что-то твердое – останки таких же обрядов, проведенных в былые года прежними коленами Хотимирова рода.

Козью тушу и две стрелы зарыли, яму засыпали. Девять марушек во главе с Толкун-Бабой встали полукругом, в своих белых сорочках и свитках образуя земное подобие светлого месяца. Распущенные длинные волосы обливали станы, будто лучи.

Обошла козочка вокруг нашего дворушка,
Сидит себе на воротах в червонных чоботах,
С огненным мечом, с долгим копьем,
Что доброе – пропускает,
Что злое – прочь отгоняет! —

закончила Толкун-Баба свои чары, и все девять посредниц поклонились на четыре стороны.

Луна скрылась, небо посветлело. Закончив свое дело, белые тени так же неслышно удалились по тропе через луг. Днем Благожит пошлет отроков с дарами к Перунову камню – благодарность тому свету за покровительство и защиту.

Яра, как старшая из дев, шла третьей с конца. На середине луга она оглянулась. В веси было тихо, тын Хотимирля темнел на светлеющем небе. Выглядел он высоким – по сравнению с полузарытыми в землю низкими избами с их дерновыми и соломенными кровлями, – и неприступным. Но Яра знала: явись сюда враги, истинной защитой всей Хотимировой чади станет та «каменная стена», что выстроена чарами. А без помощи богов и чуров никакие твержи не спасут.

* * *

У подножия столба еще виднелись следы недавней копки земли, когда через несколько дней к Благожиту явились усталые и встревоженные вестники – два отрока из соседней к востоку, Велесинской волости.

Благожита вестовщики застали в поле: дождавшись полнолуния, сеяли поздний овес. Столь важное дело прерывать нельзя, и пришлось обождать, но Благожит приметил у края поля Вересеняка и Ночву, а с ними еще двоих отроков – в тех годах, когда присматривают невест. Лица их Благожиту показались смутно знакомыми, но он лишь посматривал на них с беспокойством, сердцем чуя – не к добру эти нежданные гости.

А когда дошел до края поля, то забыл про овес сразу.