Сокол над лесами

«И своих не жалеет – нам ли милости ждать? Издавна род русский к роду Дулебову подбирается. Полян покорили, при Олеге Старом древлян примучили, на Волыни, говорят, Етон плеснецкий Святослава своим наследником объявил. Со всех сторон обкладывают. Только мы да волыняне из пращеруков Дулебовых еще воли своей не утратили. Да надолго ли?»

«А ныне Ингоря Марена в ступе увезла, сын его на стол восходит, – поддерживал Лукому Ведень, вуйный брат Кариславы. – Юн Святослав, а жадность, сам видишь, вперед него родилась. Жениться не успел – а уже на Дерева ратью идет. Не укротить его сейчас – и нас в покое не оставит».

Но зимой вече решило все же не вмешиваться. Кто же захочет лезть в чужую драку, где голову можно сложить вот сейчас? На чужой земле, когда на свою, дайте божечки, гроза, может, и не придет?

И вот оказалось, что они были правы – мудрый Лукома, храбрый Путислав, боязливый, но предусмотрительный Обаюн. А он, князь, желавший уберечь ближников и родовичей от гибели на чужой войне, ошибся. Гроза все-таки пришла. Но теперь противостоять ей хотимиричам придется в одиночку – древляне разбиты, рассеяны, порабощены киянами.

– Дайте божечки, чтоб их мора уморила… – бормотал по привычке Благожит, будто проклятьями недругу выжимал тяготу из своей души. – Чтоб их удушка задушила… чтобы их давило задавило…

Как ни удручена и встревожена была Карислава, а тут низко опустила лицо и прижалась к затылку дочки, чтобы скрыть улыбку. Муж был старше ее лет на пятнадцать, но порой ей казалось, что на все пятьдесят.

– Семеюшка моя, да погоди ты так уж кручиниться! – взмолилась она. – Рассуди-ка. Ведь те отроки не ведают, сколько у Святослава войска с собой? Они сами ж руса не видели в глаза, им в Велесин через десятые руки гонцы донесли.

– Говорят, туча черная! – Благожит остановился и раскинул руки на пол-избы.

– Это страх за них говорит! Всякий гонец вдвое больше передает, чем сам услышал. Откуда Святославу тучу набрать? Зимой к нему родичи со своими дружинами на подмогу съехались – они уж давно все по своим гнездам разлетелись. Собирали ратников с земли Полянской – так ведь и полянам сеять надобно, весной они Святославу отроков не дадут. Да и земля Деревская ему недаром досталась. Вспомни, люди говорили, какая сеча лютая была под Искоростенем. Да не одна, а две! Там тысячи полегли! Не может у Святослава быть большого войска. Если только умеет из макова семени ратников делать, да больно молод для такой хитрости! Он отрок, едва опоясанный, ему меньше лет, чем Будимке! Неужто ты, муж зрелый, отец, перед отроком…

Карислава не посмела вслух упрекнуть мужа в трусости, но Благожит и не заметил. Он помнил Святослава – светлого и грозного, в доспехе и шлеме, в красном с золотом плаще, под красным стягом, сидящего на коне меж воевод, рослых и могучих, – будто солнце ясное, встающее меж каменных гор. Благожит не стыдился того, что оробел перед отроком. Это был не просто отрок. Великие силы за ним стояли.

– Ты думаешь, нет большого войска? – пощипывая бороду, Благожит с сомнением посмотрел на жену.

– Да и сам поймешь, только мысли успокой.

Когда родичи не слышали, Благожит охотно спрашивал мнения жены даже о вовсе не женских, казалось бы, делах. Карислава была умна, но, что важнее, не так легко падала духом. И, хотя Благожит сам обучался у мудрых старцев, ему все казалось, что Толкун-Баба наделила Кариславу каким-то особым знанием. Даже когда та молчала, ему мерещилось в этом молчании загадочная осведомленность.

Князь наконец перестал метаться по избе и сел. Помолчал.

– Не поймешь, что и делать, – развел руками он. – Коли у Святослава мало войска, так чего же хочет? Мы ведь не так просты. Наши деды русам дани не давали, и мы против дедова уклада не пойдем. Наши боги за нас встанут, наши деды нам оборона. Тын железный от земли до неба и еще на тридцать три сажени вглубь…

Деды были такой же обыденной – хоть и не живой – частью всякого рода, как те ближники, что владели земным его наследием сейчас. Всякий вырастал среди преданиях о них, всякий носил имя кого-то из дедов, данное по строгому счету колен. Дедов ежегодно «принимали в гостях» и угощали на Осенинах дома, а по весне сами навещали на жальнике и разделяли с ними трапезу там. «Дед» и «Баба» с деревянными ликами стояли возле каждой избы, на велики-дни на них надевали плат и шапку, тем самым оживляя, и подносили по ложке от всякого кушанья. В мыслях всякого они неизменно были рядом. И когда пришла гроза, Благожит рассчитывал на помощь дедов так же твердо, как если бы под рукой его была многотысячная рать.