– Он же мог сказать, кто они такие и кто их привел! – уже тише, но с досадой ответил Лют.
У него закружилась голова и стало холодно без свиты – начала сказываться потеря крови.
– Ты мог бы отомстить куда лучше и с пользой для дела, – заметил Свейну Сигдан. – Если бы он прямо так сразу не захотел назвать имя своего вождя и прочее.
Лют только вздохнул: поздно. Вернулась мелькнувшая в первые мгновения битвы догадка. Белые свиты. Те же, что напали на Перезванец. Правда, зачерненных сажей лиц ни у кого не было, но…
– Ты глянь на них! – приказал он Велебу, который уже встал, собираясь к другим раненым. – Не признаешь никого… ну, из тех, кто на вас в Перезванце напал?
– Рожи не признаю, а вот две секиры наших парней я уже видел.
И тут Лют вспомнил еще кое-что. Даже забыл о боли. Тот клюй с бродексом, что свалил его с ног… Под шлемом, явно чужим – этого не учили пользоваться «лоскутами ярости», при помощи которых наскоро подгоняют плохо сидящий шлем, – мелькнуло лицо вроде бы знакомое. Но где и когда они виделись, Лют, неосознанно морщась от боли в бедре, не мог сообразить.
– Поищите еще раненых, – ослабевшим голосом велел он Сигдану. – А то им тоже кто-нибудь отомстит!
– Не прямо сейчас, – тот мотнул головой, внимательно осматриваясь, потом вытащил из шатра плащ и набросил Люту на плечи. – Я ведь не могу от тебя отойти, пока хоть один из них топчется в нашем стане с оружием в руках.
– Потом поздно будет, жма!
– И так может быть. Но я взял восемь гривен серебра за этот год и взамен обещал, что ты доживешь до осени, что бы ни случилось. И… – Сигдан помедлил, глядя куда-то вперед.
– Что?
– Вон я вижу Асмунда, Хрольва… Ивора, Кари, Гуннара… Князя не вижу.
Последние белые свиты скрылись в лесу, и гнавшиеся за ними оружники вернулись. По всему стану кипело движение. Перевязывали раненых, собирали убитых и складывали в ряд. И этот скорбный ряд все удлинялся: восемь человек… десять… двенадцать…
– Восемнадцать человек – «холодные», – подойдя к Асмунду, Ивор сделал принятый в дружине знак. – Еще двое «тяжелых», выживут едва ли…
– Альгот всё! – крикнули от шатров.
– Девятнадцать человек – «холодные», – поправился Ивор. – Из них восемь были в дозоре – стрелами сняли из леса, еще до того как бросились. Остальные догадались за деревом стоять. Ну и тут… – он кивнул на площадку стана. – Раненых под три десятка. С ними Трюггве, Оддгейр и Свенельдич. Но эти клянутся, что выживут. Вон, Трюггве сам идет.
– А из этих клюев пленные есть? Раненые?
– Пленных нет. Раненых… – Ивор скривился. – Я троих-четверых видел, сдается мне, они сами себе горло перерезали. Те, кто уйти не мог.
– Еще поищите. И в лесу тут окрест, может, упал кто, а те не подобрали. Эту дрянь-то уберите! – Асмунд слегка пнул два чужих трупа, валявшихся перед самым шатром. – Что они мне тут?
– Да мы живых своих сперва собрали…
Трое оружников начали оттаскивать трупы в белых свитах. Взяли за ноги один, потянули… кто-то охнул.
Тем временем на Асмунда наскочил Святослав – раскрасневшийся, взъерошенный и тяжело дышащий. Злой и возмущенный так, что его трясло, зато целый и невредимый. Битвы он не видел – только слышал, и то смутно. Еще в первые мгновения, среди разноголосых поминаний йотуновой матери, когда шлем выскальзывал из торопливых рук или ременный наконечник не лез в пряжку, Святослав хотел бежать со всеми. Успел вытащить из-под кошмы свой «младший» меч по прозвищу Малец, изготовленный Скольдом Кузнецом под его нынешний рост, накинул перевязь на плечо, хотел вскочить…
И тут что-то мягкое, но тяжелое пало на него сверху, охватило со всех сторон; неведомая сила повалила его наземь. Святослав заорал, брыкаясь изо всех сил и не понимая, что происходит. А Градимир и Орм, крепко обхватив укутанного в толстый широкий плащ отрока на уровне груди и под коленями, опустили его на лежанку. Талец, самый молодой и легкий из четверых телохранителей, бережно сел сверху, так чтобы прижать Святославу руки и помешать выбраться на волю, но не слишком помять.
После сражения на броде у Асмунда был с ними четверыми отдельный разговор. И они получили совершенно ясные указания, что им делать, если случится нечто вроде нынешнего переполоха.
– Я его в Киев к матери должен привезти живым, раз уж нас занесло в эти ёжкины хрипеня, – сказал им Асмунд. – И я его привезу. Если он еще раз окажется на расстоянии вытянутого клинка в руках какого-нибудь клюя, я с вас шкуру спущу. Клянусь! – и прижал ко лбу перекрестье своего «корляга».
Вылезать из шкур телохранителям не хотелось.
– Но если мы ему помешаем… Он сам нас потом зарубит, – буркнул Орм.
– Если вас зарубит тринадцатилетний паробок, значит, вы для своей должности не годитесь и скоты зря получаете. Вот будет ему семнадцать – тогда пусть сражается, положась на судьбу, на мне его жизнь висеть уже не будет. Или когда мать ему позволит. А до тех пор князь – наш стяг, но не меч.
Теперь Святослав уже разобрался, что произошло. Когда его выпустили и сняли плащ, он вскочил, в ярости попытался дать в зубы Орму (тот увернулся) и бросился наружу.