Сокол против кречета

Словом, в просторную штаб-квартиру, а если попросту, то избу в центре лагеря Константин вошел с настроением хуже не придумаешь. Уже после встречи с дозорными в его памяти всплыли кое-какие неприятные исторические ассоциации, которыми он и решил поделиться с Вячеславом.

Ведь точно так же зарылся в свое время в лесах и князь Владимиро-Суздальской Руси Юрий Всеволодович. Тоже ратников собирал, а в итоге что вышло? Расколошматили его монголы в пух и прах, и всего делов.

Да, у Константина, в отличие от Юрия, есть пушки, но они — не панацея. Сами по себе, что лишний раз убедительно доказали недавние события в степи, они никого не спасут, так что нужно немедленно переходить к решительным действиям, а не отсиживаться в пассивной обороне. К тому же, как теперь выяснилось, у Бату тоже появилась артиллерия.

Верховный воевода, стоя спиной к входной двери и не обратив на вошедшего друга ни малейшего внимания, продолжал сосредоточенно водить гусиным пером над огромной, во весь стол, картой, чертя в воздухе загадочные линии и круги. На левую ее половину Вячеслав не глядел, колдуя исключительно над правой, восточной стороной и что-то негромко напевая себе под нос.

Константин прислушался. Ну, точно, так и есть, очередная песня-переделка на злобу дня.

Вставай, страна огромная.
Вставай на смертный бой,
С монгольской силой темною,
С проклятою ордой.

«А ведь здорово получается, — подумал Константин, с удивлением отметив, что в песне почти ничего не надо менять, разве что «фашистскую» на «монгольскую». — Надо будет нашего патриарха известить. Пусть со священниками мотив разучит. Они-то к пению приучены, так что с них и начнем, а там и прочие подхватят».

Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна,
Идет война народная,
Священная война… —

тем временем продолжал напевать Вячеслав, уже вообще ничего не меняя.

— Что характерно, — кашлянув в кулак и привлекая тем самым внимание тут же обернувшегося друга, произнес Константин. — Я думаю, сам Лебедев-Кумач одобрил бы твое бережное обращение с его произведением[98].

— Так это он ее написал? А я и не знал, — равнодушно заметил воевода, но тут же оживился. — Это хорошо, что у него такая фамилия. Чтоб плагиатом не заниматься, я, пожалуй, если кто спросит, так и скажу. Мол, услыхал ее от гусляра, который назвался Лебедем. А ты чего такой мрачный, царь-батюшка? — озабоченно спросил он, но тут же вновь уткнулся в карту, проводя над ней очередную невидимую линию, заканчивающуюся где-то возле устья Волги.

— А где вторая половина нашего квартета? — поинтересовался вместо ответа Константин, слегка обиженный таким невниманием друга.

— Патриарх, как ему и положено, ведет в массах усиленную партполитработу, вдохновляя личный состав на новые героические подвиги во славу Руси, — сообщил Вячеслав, по-прежнему не отрывая глаз от лежащей перед ним карты. — А Михал Юрьич еще из Ожска не прибыл. Как улетел туда еще из-под Переяславля-Залесского, так все технику боевую собирать продолжает. А это кто с тобой? — наконец обратил он внимание на Прока, который топтался у дверей, не решаясь пройти дальше и не зная, что ему делать.

— Это… новость, — мрачно ответил Константин и зловеще пообещал: — Боюсь, что Михал Юрьича мы не дождемся.

— Значит, новость плохая, — рассудительно заметил Вячеслав, по-прежнему улыбаясь.

Но едва беглец начал рассказывать о своих злоключениях, как улыбка тут же сползла с лица воеводы, уступив место мрачному раздумью.

— А я уж надеялся, что все рассчитал, — произнес он, с разочарованием глядя на карту. — Придется все переделывать. Так ты говоришь, басурмане все эти дни в Оренбурге только и делали, что крутились возле наших пушек? — уточнил он.

— Ага, — подтвердил Прок. — Почитай, вовсе от них не отходили. Только там разорвало одну, как я понял. Уж больно сильно бабахнуло.

— Как это? — удивился Вячеслав. — От неосторожного обращения, что ли?

— О том я не ведаю, — пожал плечами Прок. — Знаю лишь, что если бы не это, мне бы бежать не удалось, а как рвануло — такой переполох поднялся, что я и улизнул.

О Гайране Прок решил не рассказывать вовсе, хотя смутно подозревал, что если пушку на самом деле разорвало, то не просто так, а с его помощью. Да тот и сам, криво ухмыляясь, пообещал, что Прок о нем очень скоро услышит. Но одно дело — подозревать, а другое — утверждать. Уж лучше поведать только то, что видел собственными глазами. Так-то оно понадежнее будет.

— Вои, кои в степи в полон захвачены были, сказывали, что их пушкари ни разу и не стрельнули. Не успели. А потом сами себя взорвали, чтобы живыми не даться, — добавил он.