Соколиная книга

Святогор

– Бог ты мой, что за свара клубится

в поднебесной твоей, не пойму…
Святогор выходил из светлицы
в чисто поле —
в кишащую тьму.

Грозны тучи крыла распластали,

буйны ветры секут из-под ног,
и змеевы поганые стаи
наползли в перекрестья дорог.

– Или некому, братия, боле

за отеческу землюшку лечь?!
Шип змеиный и посвист соловий
заглушают родимую речь.

Эх, людишки – обмякли, ослабли,

поприжались, как блохи в шерсти, —
нет чтоб меч навострить или саблю,
им бы ноги скорей унести…

– Что я вижу – уж не с медовухи ль?

Свищут молоньи, тешится гром.
Три носатых, прозрачных старухи
тащат по полю кованый гроб.
– Что ж, приспело, наверное, время…
Размахнулся вдоль гиблых дорог,
порубил все змеиное племя,
огляделся вокруг.
Занемог.

Красно солнце приходит все реже,

сила буйная в теле гниет,
мать сырая земля уж не держит,
поотвыкла – тяжел для нее.

И во всю богатырскую удаль

меч вбил в землю.
Поклон положил…
– Эй, носатые, стойте покуда! —
в гроб вошел.
Да и дверь затворил.

1991

Святогоров меч

То не тучи солнышко попрятали

И не ночь на землю навалилася
То на старый Святогоров православный меч
Воронье поганое слетелося

А стоит тот меч во чистом полюшке

Тыщу с гаком лет да еще семьдесят
И зовет к себе он русских молодцев
Чтобы подняли его за дело правое

Только кто к нему потянется дотронется

И захочет его взять из земли-матери
Небывалой русской силой преполняется
И родимый для нее тяжел становится

Расступается тут сразу земля-матушка

На четыре святорусских да на четверти
И уходит в землю добрый молодец
Поминая тихим словом свою силушку

Но идут к мечу и пешие и конные

Крест кладут на все четыре стороны
И хватаются за рукоять злаченую
Воронье с отчизны милой чтоб повыгнати

1991

* * *

Продираясь сквозь черные боры,

тьму народов и тысячу лет,
я себя ощутил Святогором.
Святогор – мой отец и мой дед.

В генах Русь у меня. Под удары

сотни раз я подставлю свой лоб.
Вон мой меч!
Эй, собаки-хазары!
И трещит на мне собственный гроб.

1991

* * *

Великий крест перерожденья судеб

висит над миром.
Но не имут страх.
И человек,
что Богу лишь подсуден,
простерся перед кесарем во прах.

И скрылся Сущий.

И настало адом
все то, чем обращался божий мир.
И возроптало человечье стадо.
И втоптан в землю
рухнувший кумир.

И веры нет.

Лишь полная свобода —
у бездны развернувшейся – на дне.
Лишь в теле
ожидаемого Бога
гвоздищи
вопиют до скорых дней.

Нет ничего.

Лишь память крестной муки
щекочет ноздри и стоит в глазах.
Лишь страждущей толпы животный страх.
И снова
к небу поднятые руки…

1990