Николаю Ивановичу ТряпкинуРаскачиваясь,расшатываясь,приседая,вынося головой проливной понос,дорогу у мертвецов узнавая,к России тянусь я —воскресший великоросс.Она жсредь могил разрытых стонети все сползает в омут черных днейс шершавойтеплойбожеской ладони,смотря глазами матери моей.Меня знобиткак пред скончаньем века,зубовный хрустс земли крадется ввысь,мол, на Руси —все меньше человеков,все больше, большесерых русских крыс.И вижу я,как в мусорке смердящейеще живое что-точто-то ест, жует,корявой смертью, злобою ледащейнакачиваявыпавший дряблый живот.И видел я, как девка простаяза доллары отдаваласьи за копейки.Но из мокрой жопищи вылетая,песнь любви свистали канарейки.И снитсявойны мне опухшая морда,что, как сеятель,в похмельной качкепригоршнямиразбрасывает по моргамотработанных русских мальчиков.Обгрызана земля моя,изнасилованаманьяками разными,гадами и безродцами,что сосут ее кровь.Но взбесилась она,черной местьюим под ноги льется…Я ведь добрым рос,нежным, с мягкой душою…Но каждый – варварв неурожайный год.Рот поганого набив землею,буду держать —пока хлебом не прорастет.Шумит океан крови русской.За наминаши деды, впереди —нерожденные дети…Возвращается мамас небесными глазами —по трупам враговкак Пресветлая Дева.Декабрь 1995