Соколиная охота

— То есть ушли-то все кто куда, институт закрылся по причине банкротства, — с досадой продолжал Сергей. — Вот ты скажи, Надежда, кому это выгодно — такие кадры на улицу выбрасывать? Кому это нужно в государственном масштабе? Всю жизнь, как работать начал, только и слышу: инженер такой, инженер сякой. Рабочий класс, мол, — это да, а вы, интеллигенция, плететесь в хвосте строительства коммунизма Создали, понимаешь, такой образ у людей в голове, что как только скажут «инженер», так сразу всплывает такой хилятик в очках и с бородой. А сколько эти хилятики летом на заработках домов понастроили, леса повалили, дорог проложили! Я тебе так скажу, Надежда, — серьезно продолжал Сергей, заметив, что Надежда улыбается, — если бы не мы, инженеры, так не знаю, как у других, а население нашего города точно бы с голоду померло! Кто по четыре-пять месяцев из колхозов не вылезал? Помнишь?

— Помню, — вздохнула Надежда. — Сначала прополка, потом уборка. На всю жизнь я эти поля свекольные запомнила необозримые, до сих пор свеклу терпеть не могу.

— А субботники, а овощебаза чуть не каждый выходной? — вопрошал Сергей. — И вот, если мы, несмотря на тяжелейшие условия, еще что-то разработать могли, то нам памятник ставить нужно! Не зря те, кто на Запад подались, первое время там прямо диву давались. Никто тебя не дергает, ни в колхоз, ни на базу, ни в дружину, начальство по пустякам нервы не треплет, ленинский зачет сдавать не нужно, на профсоюзном собрании в ладоши хлопать никто не заставляет! Работай себе на здоровье, и еще кофе два раза в день за счет фирмы подают!

— Тихо, Сергей. — Надежда заметила, что на н недовольно оглядываются родственники. — Что про прошлое время вспоминаешь, оно давно кануло.

Ты про сейчас рассказывай.

— А я и говорю про сейчас! — Сергей понизил голос:

— Слава богу, дожили до перестройки. Как говорится, оглянулись — прослезились. Ну, что партия как рулевой не в ту сторону повела, это все знают, про это неинтересно. Но оказалось, что и вести-то теперь некого! Где рабочий класс? Нет рабочего класса, давно мозги пропил. У кого же хоть что-то в головах осталось? У нас, у интеллигенции. Вроде бы доказала жизнь, что работники умственного труда не последние спицы в колесе. Так здрасьте, пожалуйста, опять мы, инженеры, никому не нужны! Я тебя и спрашиваю: кому это выгодно, а, Надя?

— Не кипятись, расскажи лучше про Загряжского, — примирительно проговорила Надежда.

— Да, так вот, развалился, значит, институт, и мы все кто куда попристраивались. Кто-то за рубеж намылился, да поздно уже: куда в этой Америке ни плюнь, даже в самом малюсеньком городке, где колледж есть, — там сидит русский и физику или математику преподает! Знаешь, даже анекдот такой есть: «Что такое американский университет? Это такое место, где русские профессора учат физике китайских студентов».

— Да слышала я этот анекдот! — Надежда потеряла терпение, отчаялась узнать что-нибудь путное и собралась уходить.

— Ну, извини, что-то я разошелся. Так, значит, про Загряжского. Организовал он какую-то свою контору.

Достал денег, посадил директором одного мужика, у того большие связи в Москве. Специалистов набрал, из своих же сотрудников. Надо ему, Загряжскому-то, должное отдать: организовать дело он всегда умел.

Так, в работе-то не очень, но организатор отличный!

— Да чем они там занимались, в этой конторе? — потеряла терпение Надежда.

— Ты как с луны свалилась! — возмутился Сергей. — Будто и не работала в режимной организации столько лет! У института какой был профиль? Самолетостроение. Каких специалистов Загряжский набрал? Самых лучших, кто остался здесь, конечно. Ну да в нашем секретном профиле не всех выпустят.

— А тебя не звал он?

— Звал, — усмехнулся Сергей, — да я к тому времени уже работу нашел, неудобно было уходить. И какое-то было у меня предчувствие, что неладно там.

Видишь, так оно и вышло. Убили Загряжского, теперь все развалится.

— Там же начальник еще остался?

— Так он же умер незадолго до этого! Мне Игорь Медунов рассказывал, недавно его встретил, он у Загряжского работал. И Пашу Грибова он пригласил…

Сергей замолчал и с улыбкой повернулся навстречу той самой женщине, подтянутой и худощавой, с которой говорил раньше.

Та, приблизившись, слегка кивнула Надежде. Простой синий плащ, из которого выглядывал ворот черного свитера, — похороны, полагается в черном. Коротко подстриженные пепельные волосы, серые глаза, никакой косметики. Однако глаза на бледном лице все равно выглядели яркими.

— Вы познакомьтесь, — обратился к ним Сергей. — Это Таня Грибова, моя старинная знакомая, а это — Надежда Лебедева.., сослуживица моя.., давно не виделись, а теперь вот.., встретились…

Надежда на всякий случай убрала за спину костыль.

— Ну ладно, Сережа, я пойду. — Татьяна оглянулась на родственников покойного, рассаживавшихся в автобусе. — На кладбище все равно не поеду, я никого из них не знаю.

Провожая глазами удаляющуюся к воротам Татьяну, Надежда спросила:

— Давно вы знакомы? Необычная женщина, что-то в ней чувствуется незаурядное.