Соколиная охота

Фальк поморщился, припоминая утреннее занятие, которое, к слову сказать, прошло без сучка, без задоринки. Ученик, которого именовали Тимофеем Никифоровичем, оказался не на шутку хорош, что большая в фехтовальном ремесле редкость. Нет, в части высшего умения, он, разумеется, не годился Ивану Карловичу и в подметки, но с поразительной ловкостью сумел изобразить «la garde» (франц. «охранение»), или, цитируя учебник знаменитого Вальвиля, «Оборонительное положение ныне употребляемой шпаги».

Чрезмерные успехи, продемонстрированные новым подопечным на первом же уроке, изрядно озадачили молодого учителя фехтования. Смирившись за минувшие ночные часы с мыслью, что образовывать ему теперь придется не барчука, а мужика, почитай стоеросовую дубину, штаб-ротмистр немало удивился, обнаружив в своем визави привычку к клинку. Подобное отметил бы всякий боевой офицер, не говоря уже о старшем фехтмейстере при Павловском кадетском корпусе. При каких обстоятельствах, любопытно, Тимофей приобрел соответствующий навык? Откуда он вообще взялся? Где откопал его Холонев?

В слух же он произнес:

– Благодарю вас, занятие было успешным.

– Отрадно слышать-с! Отрадно! Выходит, слухи о вашей невероятной прыткости… Я хотел сказать, о вашем профессионализме, ничуть не преувеличены! Браво-браво-браво! – далее елейный спутник Ивана Карловича заговорил еще более сиропным тоном и даже доверительно взял молодого человека под локоток. – Скажите, сударь вы мой, как долго продлится обучение…

Договорить Алексею Мостовому не пришлось. Бричка миновала территорию арсентьевской усадьбы и выкатила на широкий большак, в самый раз разъехаться двум телегам, да загромыхала так яростно, что Фальк перестал слышать даже собственные мысли.

Источником грохота оказалось огромное проржавевшее вдоль и поперек ведро, зачем-то привязанное к задку повозки. Ведро угрюмо хлопало и скрежетало, скрипело и звенело на каждой кочке, то есть практически без умолка. Машинально обернувшись на шум, Иван Карлович увидел нечто более любопытное, нежели надоедливая жестяная погремушка. По проселку бежали двое – мальчик и женщина. Они изо всех сил размахивали руками, тщетно пытаясь привлечь внимание удаляющейся кавалькады.

***

– Эй, стой! Стой, кому говорят? Да остановись же ты, черт! – закричал Фальк, замахиваясь на кучера, и привстал на сиденье, чтобы подать знак о вынужденной остановке карете, идущей впереди.

– Стой, Дениска! Поставь лошадок, а ну! – поддержал товарища господин Мостовой, хотя в этом уже и не было необходимости, кучер пыхтел и чмокал губами, во всю стремясь сбавить скорость и осадить гнедых.

Остановилась и карета. Дверцы ее открылись и наружу поспешили выглянуть две любопытные женские головки: золотая и пепельно-черная.

Жуткий грохот, к невероятному облегчению Ивана Карловича, в сей же миг стих и стало возможным разобрать крики бегущих.

– Софья Афанасьевна… ваше сиятельство… мы с вами… постойте… ваш брат велели… Софья Афанасьевнааааа… – взывала молодая женщина.

Ей вторил детский мальчишеский голосок:

– Софииии!.. Меня… подождите меня… это я… Егорий…

Отставной штаб-ротмистр прищурился против солнца, приставив ко лбу руку, затянутую в лайковую перчатку, и уже через миг узнал в тонюсенькой девичьей фигурке ту самую горничную, что сопровождала его утром. Ненормальную, бросающуюся на незнакомых людей с объятиями и поцелуями. Молодой человек неожиданно поймал себя на том, что улыбается.

Рыжеволосая служанка держала за руку мальчонку в матроске и коротких детских панталончиках. По виду ему было лет шесть или, может, семь. Не более.

– Ба! Георгий Константинович, собственной персоной, – протянул Алексей Алексеевич, указывая пухлым пальцем на ребенка. – Здравствуйте, милый юноша! Сколько лет, сколько зим! Вас, верно, папенька прислал, с нами на природы-с? Оно и правильно-с, оно и верно-с! К слову сказать, и для моциона, и для аппетита чрезвычайно пользительно-с! Айда к нам, с господином штаб-ротмистром, ну, взбирайтесь же скорей. И даму свою прихватите!

Судя по выражению лица, паренек ответной радости от встречи вовсе не испытывал. Покрепче ухватив Татьяну, он насупился и поспешил пройти к княжеской карете, остановившейся всего в нескольких саженях впереди.

Шествуя мимо брички, девушка смущенно покосилась на мужчин. Пожалуй, в движениях женщины было что-то неестественное, не с первого взгляда бросающееся в глаза. Фальку не понравилось, как она берегла правый бок, едва заметно сжимая тонкие губы при каждом шаге.

– Софья Афанасьевна, матушка! Вот-с, как изволите видеть, нас с Георгием Константиновичем к вам, то есть с вами отправили. Константин Вильгельмович покорнейше просили сынка ихнего на прогулку, значит, взять. А меня, стало быть, назначили нянечкой.

– Это Константина Вильгельмовича Вебера, пристава, слышите, единственный сынок, – зашлепал своими мясистыми губами Алексей Алексеевич прямо над ухом штаб-ротмистра.

– Да-да… благодарю вас, я догадался.

– А?

– Говорю, merci (франц. «спасибо») за разъяснения!