Соколиная охота

На столе стояла бутылка с остатками воды и фотография. Архаическая, бумажная. Виктору нравились фотографии на бумаге – они были не просто изображениями, отобразившись на плоском листе, покрытом тонким слоем химикатов, они становились чем-то большим, в них появлялась самостоятельная жизнь. Их можно было порвать, сжечь, смять и выбросить. Как человека – никаких копий, это уже не воспроизводилось, в отличие от цифрового аналога, который можно множить сколько угодно раз. Можно напечатать фотографию заново, но это будет уже другое фото, идентичных не бывает.

Негоже оставлять воду, отправляясь в пустыню. Это казалось глупым. Куцев поднес бутыль ко рту, не сводя глаз с фотографии. Его родители. Здесь им сорок один и тридцать восемь. Мать в красивом черном хиджабе, отец – в деловом костюме. Виктор помнил день, когда сделал это фото. А через два года их не стало.

Он отбросил опустевшую бутылку на диван и, взяв фотографию, вышел в коридор.

В рюкзак снимок он убрал в шлюпке. Мустафа вроде бы хотел поинтересоваться, куда отлучался инженер, но, увидев фото, промолчал.

До берега добрались через полтора часа. Прибрежные воды оказались мелкими и изобилующими торчащими из каменистого дна острыми скалами. Правота капитана, решившего остановить «Хеллеспонт Стар» подтвердилась – дальше пути для массивного танкера не было.

Африка встречала неприветливо: берег пустынен – плотный песок, переходящий метрах в ста от берега в ссохшуюся растрескавшуюся землю, редкие пожухлые кусты, почти лишенные листьев, и камни. От нагретой пустыни дрожащими потоками к небу струился жар. До недалекого горизонта, упирающегося в плавно поднимающуюся не то гору, не то высокий холм, ничего другого не наблюдалось.

– Наше туристическое агентство радо приветствовать вас на берегу черного континента! – без особого энтузиазма провозгласил Мартин.

На берегу разбили лагерь – поставили две палатки. Непогоды не ожидалось, но ночью вполне могли пожаловать незваные гости: тучи разнообразных недружелюбных насекомых, змеи и прочая опасная живность.

Костер разводить не стали. Несмотря на безжизненность ландшафта, неизвестно, кто мог прятаться неподалеку. Не хватало приманить свору диких туземцев, если таковые все еще существовали в нынешнее оцифрованное время.

Когда стемнело, поели консервов из запасов Али и выпили чаю из саморазогревающихся банок.

– Какие у нас планы? – спросил Мартин, потягивая горячий напиток.

– Нужно обогнуть этот мыс с севера и двигаться на запад, – ответил капитан. – Если повезет, найдем Найроби.

– Один момент, капитан, – прервал его Мартин. – Если предположить, что от Найроби осталось что-то, кроме воспоминаний, показываться в людных местах на шлюпках нам не стоит.

«А ведь Мартин прав, – подумал Куцев. – Быстроходные современные шлюпки здесь непременно вызовут подозрение».

– Их еще надо найти, эти людные места, – ответил Мустафа.

– И все же, – настаивал штурман, – на шлюпках туда идти не стоит.

– Что вы предлагаете? – нетерпеливо поинтересовался капитан.

– Я предлагаю оставить шлюпки и идти пешком.

– А провиант? Сколько мы сможем унести на себе?

– Мы на материке. Здесь должна быть дичь – будем охотиться.

– Хм, – усмехнулся Мустафа. – Здесь должны быть люди. Здесь должны быть города, здесь должна быть сеть – здесь много чего должно быть. Однако, как видите, нет ничего. Я пока не замечал даже ящериц. Нет, этот вариант неприемлем. Я – капитан и принимаю решение идти на шлюпках. Выходим завтра утром, двигаемся, пока не израсходуем половину имеющихся батарей. Периодически останавливаемся и высылаем на берег разведку. Если не найдем людей за три-четыре дня, пересмотрим политику.

Мартин недовольно поджал губы, но промолчал.

– Отбой, – скомандовал капитан и поднялся, собираясь уйти в их с Куцевым палатку.

5. Территория племени Хаммар

Упругие тростниковые стебли, которые они с Бона нарвали вчера, со свистом рассекали воздух, оставляя на руках и спинах родственниц Келле темные, наливающиеся кровью отметины. Некоторые обильно кровоточили.

Женщины морщились от боли, но с охотой подставляли тела под хлесткие удары маза. Киндли, двоюродная сестра Келле, с довольной улыбкой демонстрировала подругам рассеченную на предплечье кожу. Шрам точно останется. Шрам – это как память, как долговое обязательство – теперь Келле обязан во всем помогать сестре за то, что она терпела боль ради него. А если он решит забыть – вот оно свидетельство.

Маза, между ударами отхлебывающие пива, смешанного с кровью, из заготовленного заранее сосуда, били девушек все сильнее.

Бешено колотили барабаны. Ритм становился быстрей и быстрей. Женщины, возбужденные праздником и болью, завывали все громче, когда очередной бич прочерчивал кровавую полосу на теле. Те, кто решил передохнуть от ударов, извивались в неистовом танце. Праздник набирал силу.

Келле оставалось лишь наблюдать за происходящим. Он не был маза, он не мог участвовать в бичевании. Голова юноши качалась в такт барабанам. Ему нравился праздник, духи должны быть довольны.