Соколы

Как я уже говорил, к мастерской Судакова примыкает небольшой, уютный дворик с кустами сирени, бузины, смородины, крыжовника. Летом на грядках между ягодных кустов растет лук, чеснок, укроп, петрушка, салат. Под сиренью стоит круглый столик и четыре стула. Здесь хорошо посидеть за самоваром сиреневый весной и багряной осенью. Сколько раз я проходил этим двориком, видел его в зимнюю пору запорошенным снегом с подвешенными кормушками для синиц, почти ручных, постукивающих в оконную раму, когда кончался корм. Видел и не замечал чарующей красоты этого дивного укромного уголка.

Осенним пасмурным днем мы сидели с генерал-полковником В. Шатиловым в мастерской. Павел Федорович тогда только что закончил работу над портретом легендарного комдива, штурмовавшего Берлин. Портрет удался, генерал был доволен.

— А вы видели «Уголок московского дворика»? — поинтересовался вдруг Василий Митрофанович.

— Что вы имеете в виду? — не сразу сообразил я.

— Какого дворика?

— Как? Вы не видели чуда природы?! Можно ему показать? — обратился Шатилов уже к Судакову и, не дожидаясь его согласия, достал из штабеля картон и прислонил его к мольберту.

Да, это было чудо, сотворенное художником. Дворик, вот этот самый дворик, подле мастерской, где сейчас мокли сбросившие листву кусты сирени, сверкал нежными красками золотой осени. Словно на маленькой поляне среди полыхающих золотисто-багряным огнем кустов стоял круглый стол, увенчанный самоваром и чайным прибором. Впечатление было такое, будто обитатели этого укромного уголка только что чаевничали и удалились. Да они и не нужны были здесь, их присутствие, пожалуй, расстроило бы все очарование картины, согретой тихим теплом чего-то неуловимо нежного, трогательного, где поэзия и природа сливались в звучную гармонию и ложились на сердце радостью и легкой грустью. Что-то ясное и светлое навевала эта картина, пробуждала в душе высокое и чистое, то ли ушедшее знакомое, то ли новое и неожиданное… В общем, на листе картона давний знакомый дворик вдруг сверкнул многокрасочной радугой, предстал необыкновенным и дивным.

Что же произошло, какая магическая сила вдруг вызвала новое восприятие и ощущение давно знакомого? Трепет души художника, его эмоциональное состояние. Он передал нам свой душевный настрой. Это великий дар Павла Федоровича — волнуясь, волновать других, возбудить в душе зрителя соучастие. В этом сила Судакова-пейзажиста.

Судаков — убежденный реалист. Разные «авангардистские» веяния и методы не коснулись его творчества, вызывали лишь горечь и досаду. Прежде чем столкнуться с непризнанными «гениями» в родной стране, он познакомился с их «шедеврами» во время зарубежных командировок. В 1963 году по пути в Бразилию на несколько часов задержался в Париже, побывал в Лувре, походил по Монмартру. Из Франции он писал мне: «Стоят художники, пишут и рисуют, кто с натуры, а кто от себя — всякую чепуху». А потом из Сан-Пауло: «Выставка открылась 28 сентября в большом прекрасном помещении, — примерно как наш Манеж, но только в четыре этажа. Произведения в основном абстрактные. Только наш павильон реалистический… Приходится очень много спорить, доказывать, защищать реализм».

Западный мир с его богатством и роскошью не обманул, не ослепил наблюдательного художника-гражданина, не вызвал туристского восторга. В Бразилии он был потрясен социальными контрастами, несправедливостью, а за фешенебельными дворцами и отелями на набережной Рио-де-Жанейро разглядел трущобы бедноты. Вот что он писал мне: «На центральной улице рядом с шикарными магазинами и ресторанами можно видеть убогих полураздетых старых и молодых матерей, сидящих прямо на тротуаре с малыми детьми и просящих милостыню… Основная масса рабочих живет высоко над городом на горах, в хибарах, сбитых из фанерных ящиков. Живут впроголодь, нет электричества, канализации, водопровода, — варят пищу на кострах прямо в хате. А над ними на высокой горе маячит 130-метровая беломраморная фигура Христа».

Не покорили русского художника очарование лазурного берега, изысканная архитектура дворцов. Их заслоняла нищета хижин трудового люда. В Латинской Америке он написал всего лишь несколько портретов, в том числе Пабло Неруды, Жоржи Амаду, сестры Фиделя Кастро Августины да немного пейзажных этюдов.

…Свое 80-летие Павел Федорович отметил за мольбертом. По-прежнему он ежедневно приходит в свою мастерскую, выдавливает на палитру краски и пишет портреты славных сынов России. Только теперь частенько рядом с ним работает его ученица, член Союза художников Аня Судакова — внучка Павла Федоровича. В ее интересных натюрмортах чувствуется основательная школа учителя. Я познакомил Судакова со своим другом маршалом авиации Иваном Ивановичем Пстыго. Внимательно присматривался художник к воздушному асу, герою Великой Отечественной. Не сразу он предложил маршалу поработать над портретом. Все наблюдал, изучал. Однажды спросил меня:

— Как думаешь, согласится Иван Иванович позировать?

— Давно бы надо. Я удивляюсь, почему ты до сих пор не предложил ему.