Соколы огня и льда (ЛП)

— Ничто, сделанное человеком, не может противостоять ярости моря, вознамерившегося его уничтожить, — я посмотрела на тело в углу. — Но какое отношение шторм имеет к нему?

Голова Ари на миг тоже поворачивается, но он отводит взгляд.

— Все женщины и дети в деревне помчались собирать дерево для огня, пока соседи не растащили. И вскоре они наткнулись на тела трех рыбаков, распростертые на камнях, запутавшиеся в собственных сетях. Еще два трупа вынесло дальше по берегу. Всего пять тел, уж не знаю, это все, кто был на борту, или остальных забрало море. В гавань пришел пастор и сказал отнести тела в сарай возле его дома… не столько просьба, сколько приказ, будто мы его слуги, — оскорблённо добавил Ари. Он явно ненавидит лютеран не меньше чем Фаннар. — Могильщики принялись копать могилу в церковной ограде, но пастор остановил их. Заставил выкопать общую могилу за деревней, на неосвященной заболоченной пустоши, такую, что и собаку свою туда не положишь. Сказал, что это католики, идолопоклонники, которым не следует лежать с добрыми христианами. Он понял это по распятиям и амулетам, что были на них. Когда тела свалили в яму, уже наполнявшуюся вонючей жижей, он отправил могильщиков домой, сказав, что сам засыплет могилу этим же вечером. Думаю, он боялся, что кто-то из деревенских попытается втайне помазать тела елеем или помолиться за их души, а то и провести над ними службу, так что пастор хотел похоронить их раньше. — Ари указал на тело, лежавшее в углу пещеры, но старательно отводил от него глаза. — Вот тогда я впервые увидел его, ну или мне так показалось. Я поклялся бы жизнью матери, что это одно из тел, что я помог отнести в сарай пастора. Я держал его за лодыжки, и всю дорогу видел перед собой лицо. Оно отпечаталось в моей памяти. Но через несколько недель, работая на земле Фаннара, я заметил бредущего по дороге человека. С первого взгляда я понял, что уже видел его, хоть он и чужестранец. Поэтому я так заинтересовался им — старался вспомнить, кто он. Я был так уверен, что знаю его, что хотел уже пойти поздороваться. Но датчане добрались туда первыми. Не успел я и пары шагов сделать вниз по холму, как заметил их. По их насмешкам я понял, что он попал в переделку. Они окружили его и принялись бить. Я побежал за Фаннаром. Когда мы вернулись, он лежал без сознания. Когда мы с Фаннаром стали помогать ему, я вспомнил, наконец, где его видел. Видеть его лежащим там при смерти было всё равно, что снова смотреть на его утонувшее тело. Но я сказал себе, что ошибся. Тот человек давно умер и похоронен. Я сам отнес его к дому пастора, и он был синий и холодный, как и полагается трупу. Как мог покойник идти по дороге, полный жизни? Невозможно!

Я не спрашиваю парня, не ошибся ли он. Я точно знаю, что нет.

— Пастор, похоронивший его, как его зовут?

— Пастор Фридрик.

— Фридрик из…, Ари?

Парень морщит лоб, силясь вспомнить.

— Из Борга. Фридрик из Борга, так мне сказал один из могильщиков. Сказал, что зря он не последовал примеру отца и не убил себя — он стал таким же жалким ублюдком как папаша.

— Значит, Фридрик вернулся, вот как? — бормочу я себе под нос, но парень слышит.

— Ты его знаешь?

— Если его отец — фермер Кристиан, тогда я немного знаю его семью, правда, мне толком ничего не известно о сыне.

— Старик, правда, был такой мрачный, как говорят?

— Я не разговаривала с ним ни разу, но знала его жену. Она иногда приходила к нам с Валдис, когда её сыновья были детьми — за лекарствами и оберегами. Но каждый раз, как она приходила, мы чувствовали в ней всё больше горя. Женщина жаловалась, что Кристиан обращался с ней не лучше, чем со служанкой, и даже в постели она для него оставалась не более чем племенной кобылой. Мы верили, что она говорила правду. Однако, каждую историю можно рассказывать с разных сторон, и мы понимали, что виноват тут не только Кристиан. Должно быть, даже он замечал, что жена всерьёз влюблена — и не в него. Мы понимали, что она ступила на путь, с которого нет возврата. Так оно и оказалось — настал день, когда она сбежала с любовником, родным братом Кристиана, оставив не только мужа, но и сыновей, которые были совсем ещё детьми. Сплетни об этом наполнили рты на много недель. Каждый мужчина и каждая женщина, приходившие к нам, пережёвывали новый кусок. Унижение ожесточило Кристиана, в нём высохли последние капли нежности, даже к собственным сыновьям. Шли годы, мы слышали, что его сыновья, повзрослев, один за другим покидали ферму не в силах терпеть буйный характер отца. С ним не осталось родни, чтобы помочь, а наёмники не желали работать на такого жестокого хозяина. Ферма разорилась, и в конце концов, Кристиан повесился в своём амбаре. Всё, что мне известно про Фридрика — некоторое время он работал как наёмный работник, а потом как-то сел на корабль и исчез. Но с тех пор прошло, кажется, больше семи лет… Значит, теперь он приплыл из-за моря, и он лютеранский пастор… — Я наклоняюсь вперёд. — Скажи мне, Ари, ты помнишь, в какой день недели нашли тела утонувших рыбаков?