— Фридрик поднял тебя. Он вложил в твой рот свою злобу, свою ненависть на твой язык. Но ты пойми вот что. Как бы ты ни был силён, мы сильнее. Мы не позволим тебе в ней жить. Мы не дадим тебе разрушать бесчисленные невинные жизни.
— Эйдис, Эйдис, сестра моя, могила холодна, но мы будем лежать в ней вместе, ты станешь целовать мои гниющие губы в дни смерти и в вечной тьме, что за ней.
Он смеётся, и я ощущаю странное жжение между бёдер, пальцы скользят по моей груди, хотя ни одна рука меня не касается. Голова сестры поворачивается ко мне, мёртвые губы раздвигаются.
— Ласкай меня, Эйдис. Целуй своего хозяина.
Я резко от него отворачиваюсь, но не могу удержать рук, которых не вижу. Я не могу остановить изучающие, гладящие меня пальцы — это всё равно, что отталкивать прочь ледяной ветер. Я сворачиваюсь в клубок, стараюсь изгнать его из своих мыслей, но не могу избавиться от омерзительных прикосновений.
— Ты уступишь мне, Эйдис. Рано или поздно ты позволишь мне войти и в тебя.
Глава девятая
Когда-то персидский шах владел белым соколом, который был для него дороже собственного дворца. Он бросил сокола на журавля, но, когда приблизился к убитой птице — обнаружил, что вместо него сокол убил орла. Чтобы оказать честь мужеству и бесстрашию своего сокола, король возвёл для него роскошный помост и возложил на голову маленькую золотую корону. А потом приказал отрубить соколу голову, потому, что птица убила своего государя.
Точно так же со своим соколом поступил и король Англии, но прежде, чем сокол успел захватить добычу, дикий орёл, король всех птиц, камнем бросился на него. Сокол нырнул на землю и укрылся в стаде овец, а когда орёл сунул голову в стадо чтобы найти сокола, тот ударил орла, и убил.
Все рыцари и дворяне, ехавшие с королём, веселились и хвалили храбрую маленькую птицу. Но король Англии, выслушав их похвалы, повесил сокола. Урок, полезный для каждого, кто смеет восставать против короны.
Сесть на лошадь как сокольничий — сокольничий всегда садится с правой стороны и правой ногой потому, что в левом кулаке он держит сокола.
Я не могла поверить тому, что сказал Хинрик — нам позволено оставаться здесь только на две недели. У меня есть лишь четырнадцать коротких дней, чтобы отловить соколов! Конечно же, мальчик ошибся. Он неправильно понял слово. Это значило месяцы, не недели. Но мальчик был непреклонен, и по ухмылке на лице чиновника я поняла, что это, должно быть, правда. Иначе этот человек вряд ли стал бы советовать нам возвращаться домой. Всё, что мне оставалось — постараться не плакать вслух от разочарования и обиды, но я не могла позволить себе погрузиться в отчаяние.
Я сглотнула слёзы и попыталась думать. Когда мы с отцом отправлялись на равнину в Португалии, ловить мигрирующих соколов, мы поймали целую дюжину всего за несколько дней. А мне нужна всего одна пара. Возможно, я справлюсь за две недели. Мне всё равно нельзя оставаться здесь дольше.
С каждым ушедшим днём тень костра всё ближе подкрадывается к отцу. Он может умереть ещё до того, как закончится год — ослабеет от голода, или подхватит тюремную лихорадку в зловонном подземелье. А что, если они станут его пытать, заставлять признаваться в убийстве соколов, или выдать других… Нет, нет! Даже две недели здесь слишком много. Мне нужно найти этих птиц сейчас же — немедленно.
Мы всё дальше уходили от пристани, поднимаясь вверх по неровной дороге, что вилась меж двумя покрытыми дёрном холмами.
По верху склонов выстроились жерди с сохнущей рыбой, гниющие рыбьи кишки устилали весь путь, вперемешку с бараньими костями, требухой и всеми видами экскрементов, втоптанными прямо в грязь.
Дым от курящихся очагов вонял горящим навозом и палёными водорослями. Глаза от него слезились. Витор, Маркос и Фаусто зажимали носы платками, и вид у них был — как будто вот-вот вырвет, но Хинрик только улыбался, нюхая воздух. Должно быть, для него это был запах дома, но я не могла забыть вонь другого костра, огонь, запах горящей плоти и смерти. Я задрожала.
А потом я услышала это — крик охотящегося сокола. Я лихорадочно осматривала небо. Только чайки кружили над тёмно-синей водой. Но хотя я старалась снова различить этот зов за криками морских птиц — понимала, что не услышу. Крик сокола шёл не с неба, а откуда-то изнутри, как второе сердцебиение, крошечный пузырёк памяти, который всплыл и взорвался в моей голове.
Я посмотрела через залив, в сторону дальних гор, их вершины скрывались за клубящимися серыми облаками. Отчего-то в этот момент я поняла, куда мне идти. Если где-то на этом острове существуют белые соколы — я их найду. Но чтобы дойти туда понадобятся дни, которых у меня нет.
Фаусто хлопнул Хинрика по плечу.