Сократ

– Гляди не надорвись! Нынче в славе, а завтра в канаве – как всегда…

– Молчи, свиное рыло! Воду мутишь – а жрать да вино хлестать со всех ног бежишь, так?!

Софрониск перекрикивает всех:

– Мой ребенок родится в счастливый день! Такой день! Какая честь!

– Мой муж вернется с войны… – грустно говорит рыбная торговка.

– Узнает, что ты путалась с этим проходимцем Сосией, и морду тебе набьет!

– А тебе что? Свою грязь подбирай! От вас по всей улице течет…

Добежал запыхавшийся мальчик:

– Софрониск, скорей домой!

– Что случилось? – вырвалось у того с испугом.

– У Фенареты уже нет сил… Хочет проститься с тобой… Умирает…

Софрониск уронил молоток.

– Кедрон, убери инструменты…

Бросился со всех ног.

На бегу отвечает людям – ибо кто же не знает, что повитухе Фенарете приспело время?

– Стольким женщинам помогла… А ей-то кто поможет?

– Теперь ей самой нужна какая-нибудь Фенарета…

– Пойдем с нами, выпьем! – кричат Софрониску уже захмелевшие на радостях.

– Не могу – жена умирает…

Бегом!

Соседки окружили изваяние богини Артемиды, залитое солнечным сиянием. Стоят на коленях, причитают, молятся.

– Артемида! Илифия! Покровительница рожениц! Не оставь Фенарету! Дай жизнь ее ребенку за те тысячи детей, которых она помогла родить!

В доме смолкли крики. Прекратились боли, выталкивающие плод. Зловещая тишина.

С Акрополя сюда долетает рев труб, усиливая напряжение. Слышно тяжелое дыхание Фенареты. Видно ее искаженное лицо, огромный живот, клепсидру в лучах поднимающегося к зениту солнца – капли отсчитывают страшные секунды – и устремленные к двери глаза роженицы, в которых написан ужас. Что же он не идет?!

Софрониск добежал, ворвался во двор через калитку с надписью «Зло, не входи!», лавируя меж мраморных глыб и торсов, разбросанных под сенью платана, влетел в дом – без дыхания пал на колени у ложа, прижался лбом к холодной руке жены.

– Хотела еще увидеть тебя, Софрониск… – Голос ее слабеет.

Муж рыдает – женщины выпроваживают его во двор.

Обложили роженицу амулетами, травами и снова вышли преклонять колени перед Артемидой, повторять свои мольбы и плач. Напряжение невыносимо. Около Фенареты остались только соседки – Мелисса и Антейя. Склонились над ложем.

И случилось это ровно в полдень. Пронзительный крик вырвался из груди страдалицы. Мелисса приняла ребенка – толстенького, розового, с большой головой. Антейя выбежала на порог:

– Родился! Мальчик!

Какое мгновение!

Муж Мелиссы, сапожник Лептин, перелез через ограду, прижал Софрониска к груди:

– Вот теперь выпьем! Да неразбавленного! Сын у тебя, понимаешь?! И явился он на свет как раз когда Гелиос в зените!

Софрониск ликующе кричит солнцу:

– Разом две жизни подарены мне! Фенареты и сына!

Носят подарки родильнице. Купают младенца и так его хвалят, что и во дворе слыхать:

– Какой здоровяк! То-то намучил маму! А глазки-то какие большие! И лобик до чего высокий! А вон на плечике круглое родимое пятнышко… На что похоже? На медовую лепешку? Нет, нет – на солнышко!

Да! На солнышко!

Мелисса вынесла выкупанного младенца во двор – показать отцу. Софрониск поднял его на вытянутых руках, тем самым, по древнему обычаю, признавая ребенка своим сыном.

Артемида вскричала:

– Удачной охоты, мальчуган!

Мома прямо передернуло:

– И что ты выдумываешь! Это сыну-то афинского каменотеса охотиться на зайцев, оленей или кабанов? Подобная блажь могла возникнуть только в твоей голове. Кому ж еще думать об охоте при рождении ребенка, как не богине охоты, ха-ха-ха!

Но Артемида осадила Мома:

– Но, дядюшка Мом, разве охотятся только на зверей? Человек всю жизнь за чем-нибудь охотится. Каждый час, каждый день его улов – всякое знание, всякая частица красоты! Человек и человека уловляет… Жизнь – нескончаемая ловитва, запомни!

Неистово пылающий полдень осыпает розовое тельце новорожденного золотыми молниями. Дитя сморщилось, шевельнуло губками – что сейчас будет? А, заплачет, как все… Но нет! Дитя открыло беззубый ротик и громко засмеялось.

Невиданно! Отец в изумлении уставился на ребенка. А женщины загомонили:

– Ах, бездельник! Со смехом явился на свет!

– Нравится ему, видать, на свете-то!

– Я пятерых родила – и каждый раз сколько реву!

– Мои дети тоже плакали – все…

– А этот малыш, едва вылез из материнского чрева, уже смеется!

– Ох и озорник же вырастет!

– Какое имя ему дашь? – спросил Лептин.

– Мой дед тоже озорной был. Назову по нему – Сократом.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

Речка Илисс течет под стенами Афин, огибает их с юга и впадает в Кефис.

Неглубок Илисс, его излучины вдаются в луга с невысокой травой и рассеянными кое-где кустами и глыбами камня; в одном месте берег поднялся невысоким холмом, и стоит на том холме платан, а под платаном – маленький алтарь с деревянной фигуркой Пана, осыпанной цветами. Долинка, по которой ползет Илисс, – аркадский сон, пастушеская идиллия, и никого бы не удивило, если б на этом холме над потоком появилась небольшая отара овец, предводимая Стесихоровым Дафнисом, играющим на свирели из тростника.

Раннее утро. Вода с тихим плеском бьется о камни. Поднимается от воды и тает легкий туман. С востока, над Гиметтом, разливается серебряный рассвет.