Сократ

А высокий юноша шел легкой походкой, гибкий и сильный, как великолепный хищник. На ногах его были мягкие сандалии, ремешки которых, перекрещиваясь на голенях, доходили до колен. Молочно-белый хитон матового шелка, в богатых складках, был коротким, зато алый плащ - таким длинным, что тащился за ним по земле, как шлейф. Рядом с юношей бежал громадный пес, редкостное, драгоценное животное. Фигура юноши привлекла всеобщее внимание. Эвтидем восторженно вздохнул.

Молодой человек приблизился, как раз когда Гиппий позорил Сократа, и слышал все. Двинувшись к софистам, он бросил собаке:

- Дарион, стойку!

Великолепное то было зрелище: гигантское животное, мгновенно замершее с оскаленными клыками...

Его хозяин повернулся к Сократу:

- Спускать?

- Да сохранят тебя боги, Алкивиад! Мы просто немножко повздорили нельзя же за это отдавать Дариону наиболее нежного из нас двоих!

Тут вдруг и толпа, и сам Сократ разразились хохотом:

- Смотри-ка, спускать-то уже и не на кого!

В самом деле, Гиппий растворился в толпе, как капля воды в реке.

8

Алкивиад подошел к Сократу. Низко поклонившись ему, он обратился к учителю - и сладостен был звук его ритмической речи, тем более что согласную "с" он выговаривал с пришепетыванием, а слова были исполнены любви и восхищения:

- Мой дражайший Сократ! Даже когда на афинское небо выезжает в золотой колеснице сам Гелиос, его сияние кажется мне не столь ослепительным, как то, что озаряет меня, когда я вижу твое лицо!

Все улыбается юному красавцу, все внимает ему с удовольствием. Только двоюродный брат его, Критий, следит за Эвтидемом, который старается хоть коснуться плаща Алкивиада. Это ему удалось, и Эвтидем в блаженстве прикрыл глаза. Все кому не лень любят этого спесивого франта: Сократ, народ, даже мой Эвтидем, думает Критий. Меня же не любит никто...

Алкивиад бурно радуется:

- Наконец-то я увиделся с тобой, дорогой Сократ!

Сократ отозвался с иронией:

- В самом деле! И как это мы нынче встретились... Опять у тебя на голове венок из роз! Ты с пира идешь. Целый месяц бегаешь от меня, кутишь. Но что я вижу? Кто изуродовал твоего Дариона? Кто отрубил ему хвост?

- Мне и самому жалко. Хвост был ему удивительно к лицу.

- Лицемер! - прошипел Критий. - Люди говорят, ты же сам это и сделал!

- Не может быть, - сказал Сократ.

Алкивиад смиренно сознался:

- Это правда. В минуту слабости... выпил много вина... Моя жена Гиппарета пыталась помешать мне, плакала... В самом деле поступок позорный, каюсь...

- Такое редкостное животное! - вставил Критий. - Ты сам говорил, что пес стоил семьдесят мин!

- О Гера! - ужаснулся Сократ. - Вдесятеро дороже всего, что есть у меня в Афинах и в Гуди!

- Все потому, что не было со мной тебя, дорогой Сократ!

- За это тебя осуждают все Афины, - проговорил Критий.

- За то, что со мной не было Сократа?

- За то, что ты изуродовал прекрасную собаку.

- А мне этого и надо, - возразил Алкивиад. - Пускай лучше говорят о моей шалости, а не о чем-либо похуже.

- Разве есть что и похуже сказать о тебе? - спросил Сократ.

- Есть, клянусь Зевсом!

Сократ нахмурился:

- Так вот почему ты так долго от меня прятался?

Алкивиад покаянно признался: да, ему стыдно было показаться на глаза Сократу. Он предался обольщениям гетер, пьянству, кутежам... Тогда Сократ спросил: было ли ему действительно стыдно показаться на глаза, или он не показывался, чтоб можно было кутить без помех? Алкивиад воскликнул с жаром:

- Если б ты, мудрейший, но и храбрейший, не спас мне жизнь под Потидеей и не вынес меня с поля боя, сегодня я соединился бы уже с тенью Перикла в подземном царстве! И теперь, Сократ, прошу тебя второй раз спасти мне жизнь, иначе я погиб! Сам я не умею сдерживать себя и укрощать. Слаб я перед страстями, что одолевают меня...

- Друг, ты меня огорчаешь!

- О Сократ, учитель мой, сколько в тебе достоинств! - не слушая возражений, страстно молит Алкивиад. - Не отвергай моей просьбы! В тебе такая великая сила, ты можешь все, даже защитить меня от напора бешеных страстей. О, я жажду снова, как на войне, делить с тобой палатку и еду, биться с врагами бок о бок с тобой и учиться у тебя всему доброму! Как я чту тебя, мой самый бесценный друг! Мой спаситель!

- Ну хватит, - оборвал его хмурый Сократ. - Ты преувеличиваешь, хотя знаешь - я этого не люблю.

- Я теперь не отойду от тебя, Сократ! - вырвалось у Алкивиада. - С тобой я делаюсь лучше. Без тебя же мной овладевают демоны зла. А я, мой дражайший, не так уж скверен, чтоб радоваться этому! Желать этого! Зевс свидетель - я несчастен, когда поступаю плохо. Кори меня, Сократ, свяжи меня силой своего слова, бичуй меня, топчи!

- Перестань, Алкивиад. Ни в чем ты не знаешь меры. Ни в грехах, ни в раскаянии. Не говорил ли я тебе сотни раз, что одна из высших добродетелей человека - софросине! Умеренность, чувство меры... Она - предпосылка для всех прочих добродетелей, без нее же ты клок соломы, треплющийся по ветру!

Но не так-то легко было утихомирить Алкивиада.

- Когда Сократ говорит о добродетелях - это как богослужение! Вся афинская молодежь должна слушать...