Сократ

Муж Мелиссы, сапожник Лептин, перелез через ограду, прижал Софрониска к груди:

- Вот теперь выпьем! Да неразбавленного! Сын у тебя, понимаешь?! И явился он на свет как раз когда Гелиос в зените!

Софрониск ликующе кричит солнцу:

- Разом две жизни подарены мне! Фенареты и сына!

Носят подарки родильнице. Купают младенца и так его хвалят, что и во дворе слыхать:

- Какой здоровяк! То-то намучил маму! А глазки-то какие большие! И лобик до чего высокий! А вон на плечике круглое родимое пятнышко... На что похоже? На медовую лепешку? Нет, нет - на солнышко!

Да! На солнышко!

Мелисса вынесла выкупанного младенца во двор - показать отцу. Софрониск поднял его на вытянутых руках, тем самым, по древнему обычаю, признавая ребенка своим сыном.

Артемида вскричала:

- Удачной охоты, мальчуган!

Мома прямо передернуло:

- И что ты выдумываешь! Это сыну-то афинского каменотеса охотиться на зайцев, оленей или кабанов? Подобная блажь могла возникнуть только в твоей голове. Кому ж еще думать об охоте при рождении ребенка, как не богине охоты, ха-ха-ха!

Но Артемида осадила Мома:

- Но, дядюшка Мом, разве охотятся только на зверей? Человек всю жизнь за чем-нибудь охотится. Каждый час, каждый день его улов - всякое знание, всякая частица красоты! Человек и человека уловляет... Жизнь - нескончаемая ловитва, запомни!

Неистово пылающий полдень осыпает розовое тельце новорожденного золотыми молниями. Дитя сморщилось, шевельнуло губками - что сейчас будет? А, заплачет, как все... Но нет! Дитя открыло беззубый ротик и громко засмеялось.

Невиданно! Отец в изумлении уставился на ребенка. А женщины загомонили:

- Ах, бездельник! Со смехом явился на свет!

- Нравится ему, видать, на свете-то!

- Я пятерых родила - и каждый раз сколько реву!

- Мои дети тоже плакали - все...

- А этот малыш, едва вылез из материнского чрева, уже смеется!

- Ох и озорник же вырастет!

- Какое имя ему дашь? - спросил Лептин.

- Мой дед тоже озорной был. Назову по нему - Сократом.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

Речка Илисс течет под стенами Афин, огибает их с юга и впадает в Кефис.

Неглубок Илисс, его излучины вдаются в луга с невысокой травой и рассеянными кое-где кустами и глыбами камня; в одном месте берег поднялся невысоким холмом, и стоит на том холме платан, а под платаном - маленький алтарь с деревянной фигуркой Пана, осыпанной цветами. Долинка, по которой ползет Илисс, - аркадский сон, пастушеская идиллия, и никого бы не удивило, если б на этом холме над потоком появилась небольшая отара овец, предводимая Стесихоровым Дафнисом, играющим на свирели из тростника.

Раннее утро. Вода с тихим плеском бьется о камни. Поднимается от воды и тает легкий туман. С востока, над Гиметтом, разливается серебряный рассвет.

Над кустами показались уши осла, объедающего сочные листья. Сократ сидит на камне, не слишком-то заботясь об осле. Перкон - животное умное, пасется сам, позволяя Сократу следить плещущий ток воды.

Panta rhei - все течет, убегает, дважды не вступишь в одну и ту же реку, - вспоминается юноше открытие Гераклита; да, это так: вон как далеко унесло желтый нарцисс, который я бросил в воду! А здесь уже - другая вода, новая, за нею стремится еще иная, и так до бесконечности. Подобна этому и человеческая жизнь. Всякое мгновение, всякое чувство блаженства или боли, всякий образ исчезает из глаз, всякий звук затихает, теряется всякий запах, все - движение, и человеческое сердце тоже непрестанное движение - до тех пор, пока жив человек.

Река, чудится, зазвенела. Глади ее коснулись лучи солнца. Сверканием приветствует вода новый день.

Сократ ждет свою милую, посматривает через кусты на тропинку из города. Ждать ему пришлось недолго.

Кипарисовой аллеей, с корзиной белья на плече, идет Коринна. Сократ любуется ее походкой, легкой - девушка словно танцует; он дал ей приблизиться вплотную к кустам, опустить корзину в траву - и вышел.

- Замри, как стоишь, Коринна! Не двигайся! - попросил он.

Коринна послушалась, замер и Сократ, изумленный, онемевший перед красотой подруги, перед этим хрупким утренним образом. На Коринне только белый пеплос, ее ноги босы, ее гладкое лицо и смуглое тело словно выточены из сандалового дерева, черные волосы, стянутые лентой, кое-где выбились, и шевелит их ветерок. Чернотой, блеском и живостью гармонируют с волосами глаза Коринны.

- Одно утро минуло, когда солнце взошло, - проговорил Сократ, - но теперь, когда вышла ты из кипарисовой аллеи, встало второе!

Он пал перед ней на колени, обнял ноги ее и стал целовать их сквозь мягкую ткань.

Коринна нагнулась, погрузила руки в густые кудри юноши.

Она вся как в дурмане, каждый поцелуй Сократа словно жалит ее, впускает в кровь ей яд, от которого не умирают, от которого теряют сознание в блаженстве. И уже не видит Коринна искрящегося солнечного утра - вокруг нее тьма, объемлет ее благоуханная ночь, все тело ее млеет, поддается поцелуям, Коринна вся во власти Сократа, но не страшится того, что в глазах у нее потемнело, - напротив, это желанно.