- Вы предлагаете мне жизнь вместо смерти, то есть самое прекрасное, самое лучшее - с вашей точки зрения, с точки зрения верных друзей. - Он глянул на Критона и Платона, которые стояли рядом, прислонившись к каменной стене. - У меня есть семья. Ксантиппа, Лампрокл, Мирто будут счастливы, зная, что я живу где-то в достатке и безопасности. Но имею ли я право доставить им такое счастье? Ведь в таком случае они будут семьей беглеца, нарушившего закон. Люди будут избегать их. И не почувствуют к ним ни капли жалости. Если же меня несправедливо лишат жизни, люди осыплют их всем, чем смогут. Тогда уж моя семья будет жить в достатке и безопасности. Не вытекает ли из сказанного, что -пользоваться достатком и безопасностью может только кто-то один: моя семья - или я.
Критон строптиво молчал.
- Трудно возражать тебе, но я все же возражу, - нарушил тишину Антисфен. - Жизни своей ты противопоставляешь достаток и безопасность семьи. Жизнь - больше.
- Боюсь, Антисфен, в данном случае моя смерть нужнее моей жизни.
Аполлодор, вывернувшись из-под руки Сократа, пылко воскликнул:
- В этом ты никого из нас не убедишь!
Но Сократ твердо сказал:
- А я попробую. Смерть не всегда враждебна жизни. Разве не помогает нередко смерть большему совершенствованию жизни? Не бывает ли так, что смерть становится родительницей высочайших духовных ценностей? Ну, любители философии? Или я ошибаюсь?
Они не могли не признать этой истины, проверенной историей и вновь и вновь подтверждаемой современностью. Но они решили бороться за жизнь Сократа до последнего. Зашумели.
Критон, раздраженный сопротивлением Сократа, закричал на него:
- Какая в том логика, Сократ, что ты добровольно покоряешься неправому суду?!
Остальные шумно его поддержали. А Критон торопился высказать свое возмущение:
- Теперь один ты можешь исправить несправедливость, совершенную над тобой, - кто другой в состоянии это сделать?
- Продолжай, Критон, - попросил Сократ. - По-моему, твоя речь не окончена.
Критон, нервничавший больше самого Сократа, словно это ему грозила гибель, не сразу сообразил, что сказать еще.
- Да помогите же мне кто-нибудь уломать этого упрямца! - взорвался он наконец, кинув взгляд на Платона.
Тот побледнел.
- Афинские законы священны для каждого гражданина, - медленно выговорил он. - Каждый обязан чтить их и подчиняться им. Но ведь тут были не законы тут были люди, стремившиеся уничтожить Сократа! И теперь не нам - ему самому решать эту дилемму.
Критон расслышал какой-то шорох за дверью, выглянул - кто там? Это был тюремщик, который должен был облегчить побег.
- Он что, не соглашается? - шепотом спросил тюремщик Критона.
- Согласится - он только исследует дело...
- То-то же... такой мудрый человек...
- А ты что здесь делаешь?
- Сторожу. Очень уж вы шумите. Коли что - я вас сразу предупрежу.
А в камере звучал мелодичный голос Сократа, страстный, покоряющий:
- Ага, законами вооружились... Вы, живые, вы, которые хотите жить, - он повернулся к Платону, - вы не должны восставать против законов. Не буду восставать против них и я. Но если сегодня мы придем к выводу, что лучше мне подчиниться законам, то именно моя смерть заставит, во-первых, изменить их, а во-вторых, создать такие условия, когда невозможно будет ими злоупотреблять. Меня судила гелиэя, которая вместе с тем - высший суд, и мне уже не к кому обращаться: так вот, если приговор мне будет приведен в исполнение, судьи и знатоки права под давлением общественного мнения пересмотрят законы и, найдя в них изъяны или недостатки, предложат народному собранию новые, более совершенные законопроекты. Так?
Никто не возразил. Сократу стало жалко Платона.
- Видишь, видишь, мой мальчик, ты сам, да еще с каким рвением, придвинул ближе ко мне чашу с цикутой...
Платон покраснел; но он еще не сдавался.
- Ради усовершенствования законов пускай другие, не ты, играют роль жертвенного барана!
Остальные накинулись на Сократа:
- Ты не должен жертвовать собой, дорогой, милый!
- Просим тебя! Думай больше о себе и о нас!
- Не огорчай нас - у тебя осталась только одна ночь!
- Клянусь псом, это вы меня огорчаете! - вскипел Сократ. - Сикофанты расползлись по всему городу, я просто чую, как они обнюхивают даже стены моей тюрьмы, словно собаки! Моя судьба уже решена, но не ваша! Вся моя жизнь определяет и ее завершение. Хорошо ли будет, если вы, самые близкие мне, безрассудством своим собьете меня с пути перед самой целью? Значит, я должен принять от вас сомнительное благодеяние и допустить, чтоб вас из-за меня притянули к суду? Часть за частью отдавал я себя вам, чтобы вы в свою очередь часть за частью передали меня другим... Будьте же мудры! Не нам же вредить друг другу! Ведь мы любим друг друга, и должны больше всего любить именно в эти тяжкие для меня и для вас часы...
К тюремщику, стоявшему у самой двери в камеру, подошла Мирто. Он сказал ей:
- Сейчас я тебя к нему не пущу.
- Но у него кто-то есть, я слышу голоса... Или он сам не хочет видеть меня сегодня?
- Такой у меня приказ. Больше тебе нечего знать.