Сократ

- Душно здесь как-то, - проговорил он. - Ветки лавра там, в углу, поглощают весь воздух... - Потом он ласково, приветливо обратился к Платону: - Спасибо, милый, за то, что ты говорил не против моих доводов, а за них...

Платон был ошеломлен. Друзья смотрели на него с выражением отчаяния на лицах, взглядами просили его говорить еще, еще попытаться что-нибудь сделать, не сдаваться... Но Платон исчерпал уже все, чем мог убедить Сократа.

А тот все тем же ласковым тоном продолжал:

- Дорогой, ты признаешь себя моим учеником. Для тебя, как и для меня, философия - выше всего. Философия, воплощенная в жизнь. Но тот, кто любит философию, обязан согласовывать свои поступки с этой любовью. Моя миссия быть учителем, да, согласен. Моя смерть и будет последним поучением для всех вас.

- Нет! - вырвалось у Аполлодора. - Не говори так!

- Ты сказал, Платон, дом - это твоя раковина, твоя кожа. Моя раковина все Афины, без них я был бы не только как без кожи, но и без глаз, без ушей и языка. Я стал бы обрубком человека. Ты сказал, что отказался ради философии от поэзии, от политического поприща. И то, и другое - неправда. Ты только присоединил к поэту философа и политика, но поэтом ты остался. В этом твое преимущество. Ты сказал, что из-за любви к философии собираешься покинуть Афины: верно - нынешние Афины не создают атмосферы, необходимой для твоей работы. Уезжай, если чувствуешь, что это необходимо. Это не будет незаконным бегством, каким был бы мой побег. С течением времени ты сам решишь - быть может, и вернешься. А я уже не смог бы вернуться. Однако не нужно тебе так уж бояться Афин. Они будут грозить тебе, но вреда не причинят. Тебе - нет.

Платон понял - Сократ не совсем доволен им. Я хотел бы видеть его другим, и он тоже хотел бы меня - другого. Наверное - чтоб я тоже ходил босиком и шатался по Афинам...

Сократ обвел взглядом камеру.

- Смеркается, мальчики.

Все посмотрели на окошко, за которым начало темнеть. Тоска охватила их. Скоро им уходить...

Сократ сказал:

- Платон, милый, ты не принял от меня один из моих заветов: мое неистовство. Философии иной раз подобает - не мудрствовать...

Критон ожидал, что Платон возразит, пустится в объяснения, но Платон молчал.

- Значит, решено? - с несчастным видом прошептал Критон. - Ты остаешься?

Сократ поднял руки, растопырив пальцы:

- Я спрут, который обхватывает, присасывается всеми щупальцами, всеми присосками. Можно ли оторвать их? Ах, можно, можно - но сначала надо разбить ему голову...

Аполлодор схватил с ложа гиматий Сократа, уткнулся лицом в него и зарыдал.

Сократ опустил руки.

- Ах, дорогие мои, да разве не знали вы наперед, каким будет мое решение? Ну что ж - темнеет... - Он улыбнулся. - Вот и еще один приятный день провели мы с вами... - Поднял кружку с вином. - Благодарение Дионису!

Тюремщик попросил друзей Сократа закончить свидание.

Платон лишь огромным усилием воли преодолевал головокружение. В дверях оглянулся на Сократа. А вышел из темницы - и сердце его пронзила острая боль. Прислонился к стене. Критон уступил ему свои носилки. Последним от Сократа вышел Аполлодор.

В камеру вошли двое из одиннадцати служителей архонта, на обязанности которых лежало наблюдение за исполнением приговора, и официально сообщили Сократу то, что он уже знал: завтра.

А Мирто все ждала. Закатное солнце подернуло белизну мрамора оранжево-розовым отсветом. Зарозовели высокие стены, скалистые склоны Акрополя, засиял в этом зареве Парфенон.

Уже почти стемнело, когда Мирто снова подошла к двери, забарабанила в нее кулаками. Тюремщик приотворил узкую щель:

- Чего тебе еще?

- Пусти к нему!

- Поздно.

- Что они сказали? Его освободят?

- С чего бы?

- Но ты говорил...

- А ты меня не слушай! Здесь, девонька, бредят, рассуждают, да без ума... Приходи завтра - проститься...

14

Темнело небо над склонами Пникса, прогретыми солнцем, над мохнатыми зарослями шалфея, над кустами, похожими на овечьи спины. К разгоравшимся звездам поднимался серебряный треск цикад и рокот соловья в ветвях платана. Пала вечерняя роса, сильней запахли лавры и олеандры.

Ночь в черном покрывале, ночь, наполненная успокоительными звуками и дурманными ароматами, протиснулась сквозь узенькое отверстие в темницу Сократа.

Приговоренный лежал, с наслаждением вдыхая запахи, и улыбался, постепенно погружаясь в сон. Сладостное чувство владело им: все остались верны мне, сегодня они - куда больше мои, чем прежде. Прощание наше, растянувшееся на целый месяц благодаря делосским торжествам, стало месяцем признания в любви - моей к ним, а их ко мне. Вот что было мне нужно для полного блага!

Тюремщик приложил ухо к двери. Тишина. Мелет, помещенный в камере с другой стороны, плачет, кричит, барабанит ногами в дверь, а тут такая тишина. Тюремщик осторожно отпер дверь, посветил: Сократ спал спокойно, крепко.

О Зевс! - подумал тюремщик. Знает, что завтра умрет, а спит как дитя! Он заслонил свет и вышел на цыпочках.

Сократ проснулся, как всегда, рано.

Окошко затянуло дымкой рассветного тумана, холод проникает в камеру. Где-то поблизости заухала сова.