Сократ Сибирских Афин

— А это его учитель, Ферекид с Сироткина острова, сын Бабия, слушатель Питтака, похоронен учеником, надо полагать, с великими почестями.

— А отец? — спросил материалист.

— Бабий, — терпеливо повторила Каллипига.

— Как это бабий — отец? — удивился исторический, да еще и диалектический к тому же, материалист. — Отец должен быть мужиком. От сохи, или от письменного стола, но лучше всего, если от президиума совещания.

— Так он мужик и есть, — разъяснила Каллипига, — а звать его Бабием.

— Что ты мне мозги пудришь?! — озлился Межеумович. — Вот запишу, как ты говоришь, а там пусть разбираются сами.

— Ну, вот и хорошо, — обрадовалась Каллипига.

— Учти, они-все там так обрадуются, что чертям тошно станет!

А тут уже снова происходило омовение ног, хотя оба новых гостя спустились с небес и, надо полагать, несколько не запылились. Разнообразные вкусные запахи уже переместились из кухни в триклиний. Венки из сельдерея и молодой крапивы водрузились на головы. Разговоры велись случайные, необремененные пока великими мыслями, как всегда при нечаянной встрече: “Помнишь…”, “А вот еще…”, “Да, неужели…”

— А ты мое письмо, Пифагор, получил? — спросил Анаксимен.

— Нет. Сам знаешь, как сейчас почта работает… А что ты там мне сообщил?

— Я писал тебе о том, что Фалес, достигнув, наконец-то, преклонного возраста, несчастным образом скончался.

— Да ну?! — не поверил Пифагор.

То ли он не поверил, что Фалес скончался, то ли, что тот перед этим успел достичь преклонного возраста.

— Вот тебе и “да ну”… Ночью он, по своему обыкновению, вышел со служанкой из дома, чтобы посмотреть на звезды, и, созерцая их бесконечную и совершенную красоту, пусть только Каллипига не обижается, свалился в колодец, о котором совсем запамятовал. Вот каков, по словам старотайгинских жителей, был конец этого небоведца. Мы же, его собеседователи, и сами, и товарищи наши по занятиям, сохранили память об этом муже и свято блюдем его заветы.

Я с недоумением посмотрел на Сократа. Как же так, ведь Фалес сгнил в тюрьме, осужденный за спекуляцию и предпринимательство?

— Ну, всякое бывает, — миролюбиво сказал мне Сократ.

— Мир праху его, — скорбно сказал Пифагор. — Уверен, что путевку на Острова Блаженных он уже получил… А ты, Анаксимен, тоже все помышляешь о делах небесных?

— Куда там, Пифагор. Ты оказался гораздо разумнее нас, потому что ты переселился с Семейкина острова в Новоэллинск и живешь там спокойно. А здесь всякая шпана творит несчетные злодейства: старотайгинцев не выпускают из-под власти их тираны, и нелюбинский царь грозит нам бедой, если мы не пожелаем платить ему дань. Старотайгинцы собираются подняться на нелюбинцев войною за общую свободу. И когда это произойдет, у нас не окажется никакой надежды на спасение. Как же, Пифагор, помышлять мне о делах небесных, когда приходится страшиться гибели или рабства? Ты же с радостью встречен и новоэллинцами, и остальными татарами и кержаками, а ученики стекаются к тебе даже из Заполярья, от гипербореев.

Пифагор вместо того, чтобы с достоинством подтвердить всеобщую любовь к нему и уважение, как-то странно замялся и, взглянув на меня, как-то еще более странно и непонятно обронил:

— И ты тут…

Да, я был тут, то есть здесь и сейчас. Ну и что? Но препираться с Пифагором вслух я, конечно, не посмел.

Меж тем, гости постепенно располагались на лавках, кто где хотел, но я, Каллипига и Сократ почему-то снова оказались на тех же самых местах. Необходимо было подкрепиться, и это слегка задержало начало нового симпосия. Но когда все насытились, а Межеумович начал то слегка всхрапывать, не выпуская, впрочем, чашу из руки, то вести разговор о партийной поэзии и маршах духовых оркестров, Сократ сказал:

— Мне кажется, что разговоры о партийной поэзии всегда более похожи на пирушки невзыскательных людей с улицы. Они ведь не способны по своей всеобъемлющей и даже угрожающей образованности общаться за вином друг с другом своими силами, с помощью собственного голоса и своей собственной речи, и потому ценят духовые оркестры, флейтисток, дорого оплачивая заемный голос музыкальных инструментов и общаются друг с другом с помощью их голосов.

— Ага. А то как же! — подтвердил Межеумович.