Сократ Сибирских Афин

Куда тут выходить-то, подумал я. Но стражи порядка знали это с абсолютной точностью. Меня подтолкнули к стене. И только я собрался опереться на нее вдруг зачесавшимся плечом, как она как-то странно подалась, раскрылась, и я очутился в той самой крохотной кухоньке, через которую мы с Сократом уже проходили. На остывшей печи все еще стояла кастрюля с борщом из свиных хрящиков. Но из нее несло прокисшим. Я даже плесень успел заметить. Ладно… Мне и есть-то пока не хотелось. В коридорчике, как столб, стоял испуганный верзила. Тот самый, которому Сократ сказал: “Информацией интересуемся”.

— Не расстраивайся, Ност, — добродушно сказала ему Каллипига.

Я спустился по лестнице, вышел на небольшое деревянное крылечко, спрыгнул на землю и только тогда рассмотрел, что моего появления ждут человек пять непроспавшихся жильцов барака и “газик” с одной спущенной шиной.

Рядом со мной уже стояла Каллипига в своей полупрозрачной столе без поясков. Сократ еще грузно топтался на крыльце, но ему тут же помогли спуститься. А фисиологи что-то задерживались.

— А Анаксимандр где? — спросил я.

— Они же не сибирские афиняне, — ответила Каллипига. — Отпустили, наверное…

И тут начали раздаваться радостные возгласы встречавших нас. В основном почему-то женщин.

— Тунеядцы!

— Притон развели!

— Стрелять таких надо намертво!

— Бля… ди… ща!

— Да какая же я бля… ди… ща? Я люблю только того, кого хочу.

— А почем, красавицы, нынче курс доллара!? — громко поинтересовался Сократ, чем вызвал среди встречавших некоторое замешательство. Но они тут же справились со своей радостью и начали восхвалять уже вполне научно.

Одна из женщин ласково посоветовала:

— Хоть бы ты, девка, трусы семейные за три пятьдесят купила, а уж потом начала защищать “физический” идеализм копенгагенской школы во главе с Нильсой Борой. А туда же! Идеалисты сраные! Без трусов ходют!

Вторая обратилась к Сократу:

— Вишь, пузо-то какое отрастил! Материализм продал за концепцию дополнительности. А эта дополнительность так же относится к естествознанию, как поцелуй христианина Иуды относится к Христу.

— Какие вам в жопу христиане! — возник диалектик Межеумович.

— Я же фигурально выражаюсь, — испугалась женщина. — Да и Отец это говорит, а не я. А Сократ-то все и продал. Да, видно, продешевил. На сандалии даже не хватило.

— И молодежь туда же! — начала третья. Это уже, кажется, относилось ко мне. — И ведь говорится же в Писании: “Научное решение вопроса о сущности пространства и времени дает только диалектический материализм. Идеи Основателя — Отца — Соратников — Продолжателей являются путеводной звездой при рассмотрении всех научно-теоретических проблем, в том числе и вопроса о пространстве и времени”. Так нет! Вырядятся в мириканские жинсы и колбойскую рубаху! Нет, чтобы холщовые портки и рубаху из остатков кумачового флага!

— Что это? — спросил я у Сократа.

— Не видишь, что ли? Гнев народных масс. Предбанник. А сами клистирные трубки в “трезвильне” ставить будут.

Я поежился. Гнев народных масс был, действительно, страшен. И, как я понял, все это не подстроено специально. Просто водитель “газика” менял колесо. Милиционер и дружинники одобрительно кивали головами, набираясь мудрости.

Один из встречавших нас мужиков переминался с ноги на ногу, дожидаясь своей очереди. Но ему никак не удавалось вставить праведное слово.

— А еще говорят, — пошла по второму кругу первая женщина, — что в “Колокольчике” с утра конфеты “Фруктово-ягодная смесь” выкинут.

— Да ты не врешь?! — не поверила вторая.

— Вот тебе истинный крест, выкинут!

— Так надо идти очередь занимать! — подхватила третья.

Женщины засуетились, но пока что в некоторой растерянности. Толчка какого-то им не хватало.

— А когда это-то поднесут? — спросил один из мужиков.

— Обобщающая троица, — пояснил второй.

— Это не про вашу честь, — заявил Межеумович. — И чтобы служанок пальцем не трогать!

— Ни-ни, — заверили его мужики. — Самую малость только.

— Знаю я вас. Не трогать и баста!

Тут в темноте раздался какой-то дикий вопль, повторился, приблизившись, перешел в непрерывный и надрывный вой. И вот уже запыхавшаяся от крика и бега женщина упала на руки добровольных дружинников.

— Ой, бабоньки! — отдышавшись, всхлипнула она.

— Да что случилось-то? — раздалось со всех сторон.

— Да Андромаха Филону фаллос вырвала со всеми причиндалами вместе и на помойку выбросила!

— Да ну?!

— Вот тебе и да ну! Милицию надо!

Милиционер и дружинники как-то странно поежились, но с места не сдвинулись.

— И чё теперь будет?

— Так к Андрону, наверное, переберется. У него-то не вырвешь…

— Нет, не вырвешь, — подтвердили женщины.

Милиционер и дружинники немного приободрились.

— Бежать надо, бабоньки, — сказала одна, — посмотреть.

— А конфеты, — напомнила другая.

— Да чё там смотреть-то теперь, — подытожила третья. — Да и не найдешь ночью на помойке.

— Ой, бабоньки, ой, бабоньки! А я-то с кем теперь осталась?! — причитала женщина, та, что принесла жуткую весть.

— Да найдешь, милая, найдешь, — хором начали успокаивать ее три женщины. — Эти хреновья только что на дороге не валяются!