Когда я слышал такие разговоры, мне казалось, что и сам он — счастливый человек и что слушателей своих ведет к нравственному совершенству.
(15) В другой раз как-то Антифонт спросил его, почему он, думая, что делает других способными к государственной деятельности, сам не занимается ею, если правда, что в ней смыслит.
Сократ отвечал:
—А в каком случае, Антифонт, я больше занимался бы государственными делами, — если бы один занимался ими, или если бы заботился, чтобы было как можно больше людей, способных заниматься ими?
Глава 7
[О хвастовстве]
(1) Посмотрим также, не внушал ли он своим собеседникам стремления к добродетели тем, что удерживал их от хвастовства.
Он всегда говорил, что нет лучшего пути к славе, как сделаться на самом деле хорошим в том, в чем хочешь казаться хорошим. (2) Истину этого тезиса он доказывал так.
—Представим себе, — говорил он, — что надо делать человеку, который хотел бы иметь репутацию хорошего флейтиста, если он на самом деле не таков. Не следует ли ему подражать хорошим флейтистам в том, что не имеет прямого отношения к искусству? Прежде всего, так как они имеют красивые одежды и ходят в сопровождении массы слуг, то и ему надо обзавестись тем же. Далее, поскольку толпа их превозносит, следует и ему приобрести себе побольше хвалителей[71]
. Но за самое дело нигде не следует браться: иначе он сейчас же окажется в смешном положении, и все увидят, что он — не только плохой флейтист, но еще и хвастун. Но, если он расходов нести будет много, а пользы получать никакой не будет, да сверх того еще будет иметь дурную репутацию, не будет ли жизнь его тяжелой, убыточной, всеми осмеянной? (3) Подобным образом вообразим себе, что случилось бы с человеком, который хотел бы казаться хорошим военачальником или рулевым, не будучи таким на самом деле. Если бы он, желая казаться способным к этой деятельности, не мог убедить в этом других, разве не было бы это для него горем, а если бы убедил, то еще большим несчастием? Ведь несомненно, что, получив назначение править рулем или командовать войском, человек неумеющий был бы причиной гибели тех, кого вовсе не хотел бы губить, а на себя навлек бы позор и горе.(4) Точно так же, доказывал он, невыгодно считаться богатым, храбрым, сильным, не будучи таковым: к ним предъявляют требования, говорил он, превышающие их силы, и, если они не могут их исполнить, хотя считаются к тому способными, то снисхождения они не получат.
(5) Мошенником называл он немалым и того, кто получит от кого-нибудь с его согласия деньги или имущество и не возвратит этого; но величайшим мошенником называл он того, кто, на самом деле будучи ничего не стоящим человеком, сумеет всех провести, убедив в своей способности стоять во главе государства.
Вот такими разговорами, казалось мне, он удерживал своих собеседников от хвастовства.
КНИГА II
Глава 1
[Разговор с Аристиппом об умеренности. Рассказ Продика о Геракле]
(1) Еще и такой беседой, казалось мне, Сократ внушал своим друзьям желание развивать в себе умеренность в еде, питье, сладострастии, сне и выносливость в перенесении холода, жары и труда.
Узнав, что один из его собеседников в этом отношении отличается довольно большой невоздержностью, он обратился к нему с такими словами:
—Скажи мне, Аристипп[72]
, если бы тебе пришлось взять двоих молодых людей на воспитание, — одного воспитывать так, чтобы он умел властвовать, а другого так, чтобы он и не мечтал о власти, — как стал бы ты воспитывать каждого из них? Хочешь, рассмотрим этот вопрос, начиная с пищи, как будто с азбуки?Аристипп отвечал:
—Да, действительно, пища — это начало воспитания, как мне кажется: нельзя и жить, если не будешь питаться.
(2) — Значит, желание вкушать пищу, когда настанет время, должно являться у них обоих?
—Да, должно, — отвечал он.
—Так вот, которого из них будем мы приучать ставить выше исполнение неотложного дела, чем удовлетворение желудка?
—Того, клянусь Зевсом, — отвечал он, — которого будем воспитывать для власти, чтобы государственные дела не оставались неисполненными во время его правления.
—Значит, — продолжал Сократ, — и когда они захотят пить, надо приучать его же переносить жажду?
—Конечно, — отвечал он.
(3) — А которого будем приучать к умеренности в сне, так чтобы он мог и поздно лечь, и рано встать, и совсем не спать в случае надобности?
—И к этому — его же, — отвечал он.
—Ну а к умеренности в наслаждениях любви, так чтобы это им не было помехой в исполнении обязанности?
—И к этому — его же, — отвечал он.
—Ну а которого будем приучать не избегать трудов, а, напротив, добровольно брать их на себя?
—И к этому — того, кого воспитываем для власти.
—Ну а которого скорее следует наставлять в науке преодоления врагов, если есть такая наука?
—Гораздо скорее, клянусь Зевсом, — того, кого воспитываем для власти, — отвечал он, — потому что без таких наук не будет никакого толку от остальных.