14 Казак Луганский — псевдоним Владимира Ивановича Даля (1801–1872), взятый от названия местечка Лугань в Екатеринославской губернии, в котором Даль родился. Моряк по первоначальной профессии, доктор медицины, беллетрист-этнограф и составитель знаменитого «Толкового словаря живого великорусского языка», Даль был знаком с Шевченком еще со времен учения поэта в Академии художеств («Поэмы, повести и рассказы Т. Г. Шевченка, писанные на русском языке», Киев, 1888, стр. 316), встречался с ним в дни пребывания Шевченка в Нижнем-Новгороде где Даль жил в 1849–1859 гг., состоя управляющим нижегородской удельной конторой, — но особенно близких отношений между ними не было: слишком несходны были натуры Шевченка и Даля, крепостника по своим убеждениям, сторонника суровой помещичьей власти «с исправительными мерами, необходимыми для блага глупого русского мужика», противника распространения грамотности среди «простого народа». О книге Даля «Солдатские досуги», изданной в 1843 году, Шевченко судит лишь на основании заглавия: она состоит из рассказов и загадок, предназначенных для «простонародного», солдатского чтения, а вовсе не содержит описания «солдатских досугов», как думает Шевченко.
15 Вероятно, А. Е. Ускова, жена коменданта Новопетровского укрепления (о которой см. ниже, стр. 106–107).
16 Неизвестно, кого из новопетровских обитателей так «прикровенно» обозначил в своем дневнике Шевченко.
17 Это «гнусное происшествие, не выходящее из круга обыкновенных происшествий в Новопетровском укреплении», подробно рассказано в дальнейших записях дневника (см. ниже, стр. 78–79).
18 «Обществом офицеров в форте» он не был любим, — вспоминает А. Е. Ускова о Шевченке, «так как сам считал большинство из них дураками». Мостовский был одним из немногих, с кем Шевченко любил вести шутливый разговор. Мостовский был артиллерист, кажется в чине капитана, старый холостяк, очень добродушный человек «Науковий збірник за рік 1926, стр. 169). См. о нем запись под следующим числом.
19 Кадетский корпус в Оренбурге, названный Неплюевским в память «устроителя» Оренбургского края И. И. Неплюева (1693–1773), бывшего наместником края в течение 16 лет (1742–1758).
2 °Cр. с этой характеристикой письмо Шевченка к Бр. Залескому 1853 г.: «М[остовский] для меня теперь настоящий клад, это единственный человек, с которым я нараспашку, но о поэзии ни слова. Странно, человек тихий, добрый, благородный, безо всякого понятия о прекрасном! Неужели это доля всего военного сословия? Жалкая доля!» («Повне зібрання творів Т. Шевченка», т. III, стр. 60).
21 Личность неизвестная.
22 Подпоручик Чарц (см. запись под 15 июня).
23 «Наша комендантша» — Агафья Емельяновна Ускова, рожд. Колосова (1827–1898), жена коменданта Новопетровского укрепления Ираклия Александровича Ушкова (1810–1882), приязнь и добрее отношение которых во многом скрашивали тягостную жизнь Шевченки «в этом отвратительном захолустье». Усков был назначен комендантом Новопетровского укрепления из адъютантов оренбургского генерал-губернатора В. А. Перовского в конце 1853 года и состоял в этой должности до 1865 года, когда Новопетровское было уничтожено, а он сам вышел в отставку и поселился в Москве (ср. «Московский некрополь», т. III, стр. 245). Шевченко был сильно увлечен Агафьей Усковой в 1854–1856 гг., но эта романическая любовь постепенно сменилась большим разочарованием, так как Ускова, в сущности, была самой обыкновенной «офицерской женой» и не возвышалась над мелкими интересами, сплетнями и дрязгами Новопетровского гарнизона. Отражение любви Шевченка и Усковой находим в его повести «Художник», писанной на русском языке («Поэмы, повести и рассказы Т. Г. Шевченка, писанные на русском языке», стр. 353–354). В печати известны ее краткие воспоминания о Шевченке в виде письма к одному из ранних биографов поэта А. Я. Конисскому («Науковий збірник за рік 1926», стр. 168–173), а также воспоминания о поэте ее дочерей, упоминаемых в записи Шевченка Наташеньки и Наденьки (см. «Киевскую старину», 1889 № 2, стр. 299–305, и ж. «Життя и революція», 1928, № 3, стр. 117–123).
24 Стихотворение Лермонтова «Когда волнуется желтеющая нива»:
25 С этими строками любопытно сравнить признание Достоевского в «Записках из мертвого дома»: «Я бы никак не мог представить себе: что страшного и мучительного в том, что я во все десять лет моей каторги ни разу, ни одной минуты, не буду один? На работе всегда под конвоем, дома с двумястами товарищей и ни разу, ни разу — один… Впоследствии я понял, что, кроме лишения свободы, кроме вынужденной работы, в каторжной жизни есть еще одна мука, чуть ли не сильнейшая, чем все другие. Это вынужденное общее сожительство» (Соч., изд. Гиза, т. VII, стр. 532).