Сокровенный сердца человек. Жизнь и труды священномученика Серафима (Звездинского)

Почтовое сообщение было прервано с начала зимы до мая, а цены на продукты были невероятно высокие. Еле-еле прожили зиму, но после Пасхи Господь утешил: из Москвы и Дмитрова пришло сразу 22 посылки! Владыка никогда не отчаивался в своем «спасительном изгнании» и всегда уповал на Бога. Из Гурьева писал своим духовным чадам: «Свершаю длинный и долгий путь с пересадками, утомительными стоянками. Но весь этот путь от Меленков до Москвы, от Москвы до Алма-Аты, от Алма-Аты до Уральска, от Уральска до Гурьева на Каспийском море, есть путь дивный и незабвенный. Кратко сказать, что это есть путь чудес от чтения 150 “Богородице, Дево, радуйся”. Порою думается, что Господь нарочито и послал меня этим путем, чтобы воочию показать мне, сколь сильна пред ним молитва Пречистой Его Матери и сколь действенно приносимое ей с верою Архангельское приветствие: “Богородице, Дево, радуйся”. Это воззвание в самых непроходимых местах пролагало мне углаженную дорогу с верными моими спутниками, в безвыходных обстоятельствах давало выход, располагало нерасположенных ко мне, злые сердца неоднократно умягчало, а несмягчавшиеся и обжигало, и посрамляло. Яко исчезати им, как дым».

В июле 1933 архипастыря снова арестовали. Несмотря на то, что у него начался приступ желчекаменной болезни, в 45-градусную жару его поместили в камеру без окон. Потом посадили на пароход, выделили каюту и приставили конвой. Куда везли – никто не знал, все было строго секретно. Только сказали: «Возьмите ватную одежду…». После долгих скитаний, наконец, достигли Уральска, и там епископ Серафим был оставлен на жительство. За год это был уже четвертый город. Маленький домик по улице Сталина, 151, стал пристанищем для измученных путников. Здесь устроили домашнюю церковь, и Владыка снова стал служить. Прошел почти год…

Болезни теперь не оставляли скитальца – на этот раз Владыка Серафим заболел малярией. Приступы повторялись ежедневно, Владыка терял сознание и только через несколько часов приходил в себя. Но вдруг, 10/23 июня 1934 года, в день памяти Святителя Иоанна, митрополита Тобольского, приступы прекратились. Врач, который лечил епископа, настаивал, чтобы архипастырь просил о перемене места ссылки. Подали прошение, но ответа не последовало.

Наступил 1935 год. Оставалось несколько месяцев до освобождения. В один из зимних дней на поданное прошение неожиданно пришел ответ: в 24 часа покинуть Уральск и переехать в Омск. На этот раз путь лежал через Москву. 12/25 января, в день святой мученицы Татьяны, духовные чада встретили своего Владыченьку, как они его называли, на Павелецком вокзале. Многие из них видели в этой жизни архипастыря в последний раз… Через три дня, с Ярославского вокзала, изгнанники отправились на место своего нового назначения – в Омск.

Сибирь встретила их 60-тиградусным морозом. Утром пошли в храм, где служил архиепископ Омский Алексий (Орлов). Долго искали, где остановиться, но город был охвачен обновленчеством, и даже верующие не соглашались помочь. Слава Богу, нашлась приветливая старушка, предоставившая уставшим путникам комнату, увешанную иконами.

Только немного устроились, как пришло новое назначение – в Ишим. Потерявшие уже всякую надежду устроиться где-нибудь на одном месте, в феврале 1935 года Владыка, Анна и Клавдия приехали в Ишим. Для Владыки это было последнее место ссылки.

В Ишиме приютились у доброго старичка, который отвел для ссыльных две комнаты. Первым делом архипастырь позаботился об устройстве домашней церкви. Над столиком для совершения Божественной литургии Владыка повесил образ Господа в терновом венце и любимую икону Преподобного Серафима Саровского – Богоматерь Умиление. Жизнь налаживалась. Утренние молитвы, Божественная литургия, чтение Священного Писания и Житий святых, вечернее правило – все было как когда-то заведено. Здоровье епископа Серафима значительно улучшилось. Из Дмитрова и Москвы приезжали чада – привозили продукты, письменные исповеди и вопросы духовных чад.

Наступило лето 1935. Срок ссылки закончился еще в апреле, но распоряжение об освобождении не приходило. А когда осенью бумаги, наконец, пришли, Владыка уже не захотел никуда уезжать и решил остаться в Ишиме, где ему выдали паспорт. Он часто напоминал духовным дочкам о скорой разлуке, думал о пострижении в схиму. Частые приступы болезни говорили о возможном скором конце. О схиме Владыка говорил: «К монаху применимы слова Апостола Павла: “для меня мир распят…”, то есть монах – все равно что лежащий в дому покойник: на него смотрят, его целуют, вокруг него суетятся, но сам он ничего этого не чувствует – для него мир не существует. Схимник же – умерший, уже погребенный в могиле, порвавший даже чисто внешнее общение с миром. К нему относится вторая половина того же изречения: “И я для мира”. Схимника и люди должны забыть, оставить в покое, покончил все земные расчеты…»