Сокровенный свет (Другой перевод)

— Подлец, низкий трус, подонок! — вопила она, перебирая все существующие на свете непристойные ругательства. — Я что, так и буду работать на тебя всю жизнь, точно рабыня, а ты будешь таскаться за этой девчонкой с Грин-стрит и пропивать последний пенни? Ошибаешься, Сэм, очень ошибаешься — больше этого не будет. Черт бы тебя побрал, грязный воришка, я с тобой покончила — с тобой и с твоим хозяином. Так и скажи ему, можете в свое удовольствие заниматься вашими грязными делишками — авось, они когда-нибудь доведут вас до беды.

Она рванула лиф своего платья, извлекла нечто, похожее на листок бумаги, смяла и швырнула прочь. Комок бумаги упал у ног Солсбери. В следующий момент женщина выбежала на улицу и скрылась в темноте, а мужчина, раскачиваясь, последовал за ней, что-то неразборчиво и смущенно бормоча. Солсбери, не отрываясь, смотрел на него: мужчина медленно шел по тротуару, то и дело останавливаясь, раскачиваясь в нерешительности и, наконец, выбрав новую цель, отваживаясь сделать еще несколько шагов. Небо прояснилось, редкие белые облака кружили высоко в небе, сплетаясь венком вокруг луны. Померкнув на тот краткий миг, когда проходящее мимо облако скользнуло по лунному диску, ясный белый свет разлился вновь, и в ту минуту, когда прозрачные белые лучи заглянули в узкий проход, Солсбери обернулся и заметил скомканную бумажку, которую бросила к его ногам женщина.

Любопытство разобрало его, он подобрал листок, спрятал в карман и продолжил свой путь.

3

Солсбери был человеком строгих привычек: раз он пришел домой промокший до костей, в облепившей тело сырой одежде, в шляпе, загубленной отвратительными влажными пятнами, то его немедленно охватил страх за свое здоровье, о котором он всегда прилежно заботился. Раздевшись и завернувшись в теплый халат, он решил подогреть себе джин с содовой в качестве потогонного. Пока он готовил целебное питье на спиртовке — одном из немногих предметов роскоши, которые позволяют себе современные отшельники — и между делом раскуривал трубочку, его растрепавшиеся было мысли и чувства благополучно пришли в порядок. А потому, выпив свой джин, он улегся в постель и с облегчением забыл как о своем приключении в темном проулке, так и о безумных фантазиях, которыми Дайсон обильно приправил его обед. Он сохранял блаженную пустоту в мыслях и за завтраком на следующее утро, ибо поставил себе правилом за едой ни о чем не думать. Однако, очистив тарелку и чашку и раскурив первую утреннюю трубку, он припомнил подобранный накануне клочок бумаги и принялся рыться в карманах все еще сырого пальто. Он не помнил, в какой из карманов он положил записку, и пока он обшаривал один карман за другим, его томило предчувствие, что она так и не найдется. При этом даже ради спасения собственной души он не смог бы объяснить, зачем ему так уж понадобился этот пустячный обрывок. И все же, нащупав во внутреннем кармане скомканный шарик бумаги, он с облегчением вздохнул и, осторожно вынув, положил на маленький столик возле своего кресла так бережно, словно то была редкая драгоценность. Несколько минут он сидел неподвижно, попыхивая трубкой и глядя на свою находку. Странное желание бросить эту записку в огонь и навсегда забыть о ней боролось со столь же странным желанием узнать, почему же озлобленная женщина с такой яростью отбросила от себя этот клочок бумаги. Как и следовало ожидать, победило именно любопытство, и все же, когда он в конце концов развернул записку, он сделал это почти против воли. Это был вырванный из дешевой школьной тетрадки листок самой обычной бумаги, к тому же изрядно грязной. Посреди страницы наличествовало несколько строк, написанных неровным, каким-то судорожным почерком. Склонившись над листком, Солсбери впился в него глазами, затаил дыхание — и вдруг откинулся назад к спинке кресла, уставился в пустоту перед собой и расхохотался так, что неудержимо громкие раскаты его хохота разбудили младенца на первом этаже и тот приветствовал этот припадок веселья ужасающими воплями. Не обращая никакого внимания на последнее обстоятельство, Солсбери продолжал хохотать, время от времени вновь поднося к глазам текст, показавшийся ему безумной чепухой:

«К. отправился навестить своих французских друзей. Пойди к-баран-3, 1-ти. Раз по траве сырой, два с девчонкой молодой и третий раз вокруг майского дуба».