Сокровища Александра Македонского

Еле волоча ноги, вернулся в кабинет свой Андрей Вавилыч. «Кого не узнал! Чьим рукопожатием брезговал! О ком внутренне отзывался пренебрежительно!» — вот какие мысли скользили, сталкивались и мешались в голове его.

2

У Андрея Вавилыча много друзей, которые за него — в огонь и воду. И это вполне понятно. Умственный багаж Андрея Вавилыча так велик, что способен обогатить всех, и в то же время так объемен, что от багажа каждого отдельного человека берет себе известную, может быть, даже малополезную для того долю, отчего тот, вышесказанный, радуется.

Прихожу к Андрею Вавилычу вечером достопамятного дня.

Сам — полулежит на диване. Возле — сидит Хоржевский, поодаль — огромная туша Бринзы, — оба наши сотрудники, оба весьма различные и по-различному дружащие с Андреем Вавилычем и по-различному ненавидящие друг друга. Бринза считает, что Андрей Вавилыч слишком много времени отдает обществу и мало — себе и своей пище, так как, по мнению Бринзы, ничто не важно для человека, кроме еды и смежных с нею наслаждений. Хоржевский, наоборот, недоволен общественной деятельностью Андрея Вавилыча. Мало, мало и мало! При чём тут пища, питье или, — тьфу, тьфу! — любовные услады? Именно сейчас подошёл тот момент, когда, если удачно помочь обществу, оно сделает неслыханно большой прыжок вперед!.. Бринза рычит, бывало:

— А нам надо прыгать в блины и в пиво, и в паштет! Хватит с нас прыжков в будущее. Подчиним свой живот строгому покрытию потребностей, — и вот оно, счастье!

Хоржевский, — чёрненький, плотненький, с постоянно выпачканным носом, сливающимся с его усами, похожий на галку, — суетится вокруг огромного Бринзы, притоптывая ножками, возражает:

— Антиобщественник! Мздоимец! Вымогатель! Подкупная крыса! Кто одобрит ваше поведение? Никто! Общество уничтожит вас, уже приближается этот срок.

И тут они, перебивая друг друга, начинают давать советы Андрею Вавилычу, который снисходительно слушает их, так как считает, что в споре всегда возможно найти полезную «среднюю», применив её, разумеется, к работе нашего учреждения.

Но в этот день Бринза и Хоржевский молчали. Молчал и Андрей Вавилыч. Он лежал на диване, устремив в потолок взор своих жёлтых, тигровых глаз.

Бринза больше говорит об еде, чем угощает ею других. Наоборот, он предпочитает есть у других. Лишь тем и объясняю, что наш отдел узнал, кто был в кабинете Григория Максимыча, кто жал руку Андрею Вавилычу, — так, что даже Бринза, проникшись небывалым почтением, принёс кое-какую пищу, чтоб совместно угоститься… Андрей Вавилыч отличался всегда неразборчивым, но солидным аппетитом, и не было ещё случая, чтобы он, — а особенно в наше время, — отказывался от пищи. Здесь же он сказал:

— Не время. Другие соображения. Прошу посетить на днях. Когда проработаю. И — выскажу. Пока же…

Они поняли его в самом начале, как он открыл рот. Они поднялись и вышли на цыпочках. Когда они стояли на пороге, Андрей Вавилыч сказал:

— Обождите.

Там, где обычный смертный страдает, оплакивая ту или иную оплошность, великий человек только возвышается. Таков и Андрей Вавилыч. Он не сказал, он попал в цель!

— В ближайшие дни будьте ко всему готовы. А пока вы свободны.

Они не вышли, — они выплыли, хотя, повторяю, характеры их абсолютно противоположны.

По их уходе Андрей Вавилыч обратился ко мне. О, чудо! Лицо его просветлело, сладостная шелковая игра мысли виделась на его гладкой поверхности. Он слегка приподнялся на диване и сказал:

— Оскорбление служащего по должности его не есть обида личная. Служащий должен страдать как таковой. И я страдал как таковой! Теперь же я отстрадался. То, что при мне были сняты очки — это намерение, а не случайность. Предполагалось испытать мою решимость и независимость…

— Андрей Вавилыч…

— Не мешайте! Срывается пелена с тайны. Почему он не подверг смеху разговоры о сокровищах, хотя их в Плане и нет? Почему он говорил так мечтательно, как люди подобного энергичного склада в жизни не говорят? Почему он одобрил ищущих сокровища, хотя их никто, фактически, не ищет, а произошёл глупый разговор, я и докажу вам это немедленно же! Почему меня вызвали в кабинет начальника Отдела?!

— Андрей Вавилыч…

— Не унимайте меня! Слушайте. Там, наверху, ничего зря не говорится, а тем более не делается. Там каждое слово — валюта. И поэтому, когда меня вызвали, то уже намеревались намекнуть мне, а поглядев на меня, — намекнули. Ясно? По-видимому, государство имеет какие-то сведения, которые не желает опубликовать, — кто знает, не по соображениям ли дипломатическим? — но государство желает знать. И едва лишь оно узнает, как немедленно включит в План, и сокровища Александра поступят в нашу национальную сокровищницу!

Поражённый, ошеломленный, уничтоженный, я спросил:

— Андрей Вавилыч! Неужели?