Сокровища Черного Острова (СИ)

Коротышки, примолкнув, вереницей утянулись в свой маленький корабль и молнией улетели, а Лео выпрыгнул в окно, спланировал, раскинув руки, на асфальт и, не задерживаясь, помчался к своей тарелке. Надо сказать, Лео не был легок, как пушинка, бегать же по стенам ему позволяли не только невероятно сильные мышцы, но и умение пользоваться гравиволнами. В свою очередь при свободном падении к этому своему умению он искусно присовокуплял способность своего комбинезона превращаться в подобие летающего крыла.

Лео мчался настолько быстро, что за ним было трудно уследить. Пьяному бомжу, устраивающемуся на ночлег в картонную коробку, он представлялся порывом внезапного ветра, ночному прохожему — случайной тенью, увиденной боковым зрением, сидящему в патрульной машине полицейскому — отразившимся от стекла лунным бликом.

Далее тарелка Лео, лишенная сигнальных знаков, невидимой молнией прочертила небо и, достигнув Черного Острова, нырнула в открывшийся перед нею портовый шлюз. Шлюз этот располагался в средней части скалы, вмещал до двадцати тарелок и имел ряд камер для высокочастотных адаптации и релаксации. В зал — адаптация, из зала — релаксация.

Отбыв необходимое время в камере, Лео спустился в зал, передал термос Мамауту, после чего, вновь пройдя камеру, вернулся к тарелке.

Вылетев из шлюза, тарелка взмыла вверх, держа курс на сияющую Луну.

Спутник этот, плывущий по черному небосводу, мерцающий и загадочный, привлекал Лео как что-то недосягаемое, но желанное. Он знал, что никогда не сможет попасть в эту серебряную страну, в эту мечту, порождением которой являлся, не порождением даже, а его эхом, отголоском, но как приятно было хотя бы устремиться туда, теша себя мыслью, что вот, мол, я и собрался, вот я и стал к ней чуточку поближе.

Глава 23. Давай поиграем

— Давай поиграем, — сказал Робинсон. — Ты любишь играть?

Он одевался, собираясь выйти на улицу. Во-первых, нужно было где-нибудь перекусить, во-вторых, просто прогуляться. Надоело сидеть дома на консервах, уткнувшись в экран монитора или телевизора, либо общаясь с Моделью, которая любила попудрить мозги. Нет, чтобы рассказать о замыслах Создателя, об истинном построении Вселенной, о месте в ней человека: клоп он или чуть больше, — тут её не допросишься. Требовала конкретики, но как только доходило до оной, начинала вешать лапшу.

— Давай поиграем, — отозвалась Модель. — А во что?

— Я тебе буду на кого-нибудь показывать, а ты будешь говорить — настоящий он или не настоящий, — сказал Робинсон. — Только да или нет.

— Идет, — согласилась Модель.

Робинсон поместил Модель в нагрудный карман и вышел, заперев дверь на два замка.

Огромный город ударил, сжал до размеров горошины, перемешал с прочими горошинами, от которых была одна суета. Как-то не привык Робинсон ходить в многолюдной толпе, где того и гляди врежешься в какого-нибудь бегемота или какой-нибудь умник наступит сзади на каблук, где трутся, пихаются, болтают и чавкают жевательной резинкой.

Стадо. Чаплин здорово продернул толпу, проведя параллель со стадом. Робинсон, хоть и был молод, любил фильмы с Чаплиным, предпочитая их дурноватым комедиям типа «Тупой и еще тупее». Забегаловки попадались на каждом шагу, но они были забиты. Почему-то вдруг все одновременно рванули в забегаловки. Робинсон зашел в полупустое кафе. Здесь было подороже, поэтому свободнее.

Сел за столик, заказал у миниатюрной официантки шницель по-венски и пива. Огляделся, спросил у Модели, показав глазами на неподвижного лысого бармена-битюга:

— Да или нет?

— Нет, — уверенно пропищала Модель. — Я посчитала на улице: пять процентов нет.

— Иди ты, — сказал Робинсон. — Не может быть.

— Хочешь верь, хочешь не верь, — ответила Модель.

Бармен пошевелился, перевел окуляры на Робинсона, вновь застыл.

— Что он на меня уставился? — процедил Робинсон.

— Изучает, — ответила Модель. — У тебя физия, извини меня, Джон, как у квазоида. Малоподвижная, вдумчивая.

— Это тебе надо сказать спасибо.

— Пожалуйста.

— Он тебя не засёк?

— Нет.

Выкушав шницель и выпив два бокала доброго пенного пива, Робинсон направился к выходу. Когда он проходил мимо бармена, тот, понизив голос, интимно произнес:

— Мальчиков не желаете?

— Привет от Мамаута, — сказал Робинсон и подмигнул.

— Какого к черту Мамаута? — спросил вдогонку бугай. — Пудрят тут мозги всякие.

Уже на улице Робинсон сказал:

— Что-то ты путаешь, голубушка. Какой же он квазоид?

— Придуряется, — убежденно пропищала Модель. — Уж можешь мне поверить. И Мамаута он знает, и Жулио Костреца, и Фердинанда.

— Вот-вот, — обрадовался Робинсон. — Давай-ка вот про этих троих поподробнее. Сядем вон в том скверике на лавочке, народу там мало, тарахти себе и тарахти.

Он прошел в разбитый между домами сквер, не сквер даже, а маленький парк с ухоженной травой и густыми деревьями, довольно неожиданный здесь, в царстве стекла, бетона и нагретого асфальта. Сел на свободную скамейку.