Сокровища ханской ставки

– Что бы там ни было, какая бы работа ни навалилась, а динамить старика нехорошо, неправильно, – укоризненно говорил между тем полковник. – В его возрасте, видишь ли, любой день может последним оказаться. Многие до таких лет и вовсе не доживают, понимаешь ты это?

Раздосадованный Волин хотел было ответить, что генерал Воронцов еще их с полковником переживет, но поглядел на благодушную физиономию начальства и решил промолчать. Вместо этого он сказал вот что.

– Я, – сказал, – товарищ полковник, ему уже объяснил, что приеду вечером, как только служебные дела худо-бедно раскидаю.

Полковник на это только головой покачал: а вот тут майор неправ. Дела не раскидывать надо, а работать над ними – это во-первых. Во-вторых, не худо-бедно, а тщательнейшим образом. И в-третьих, он его сегодня от работы освобождает и отправляет к деду – пусть старик порадуется.

– Даю тебе на сегодняшний день отгул, – проявил Щербаков душевную щедрость.

– Спасибо, товарищ полковник, – улыбнулся Волин.

– Меня можешь не благодарить, возместишь из отпуска, – широко улыбнулся полковник. – А теперь: одна нога здесь, а другая – у деда!

* * *

В квартире у Воронцова Волин оказался двумя ногами и уже спустя каких-то сорок минут.

– Ну, Сергей Сергеевич, исполáть[1] вам! – сказал он саркастически, когда генерал сам открыл ему дверь: после того, как у него в доме убили сослуживца, Воронцов, наконец, стал все-таки запираться изнутри. – Как говорится, спасибо от всего сердца!

– Что – обиделся? – спросил тот, поглядывая на Волина снизу вверх из-под кустистых бровей.

– Во всяком случае, не сильно обрадовался, – отвечал тот, проходя в квартиру. – Я же обещал вам прийти вечером, а вы зачем-то полковнику звоните, кляузничаете на меня…

– Вечером – поздно, – заметил генерал, закрывая за ним дверь, которая обросла теперь замками, как морской камень – ракушками. – Во-первых, сегодня сорок дней Сашкиной смерти, во-вторых, придется тебе кое-что почитать.

Сашка, или, точнее, Александр Анатольевич – это был полковник Луков, тот самый, которого расстреляли бандиты в генеральской квартире, перепутав с самим генералом. Воронцов хотел помянуть старинного друга – и об этом Волин знал. Но что генерал приготовил ему еще и какое-то чтение, об этом разговора не было.

– Не какое-то, – пробурчал генерал. – Чтение я тебе приготовил отменное, от нашего так называемого надворного советника, он же – его превосходительство Нестор Васильевич Загорский. Так уж вышло, что чтение это напрямую связано с судьбой полковника Лукова.

– Каким же образом? – спросил старший следователь, удобно усаживаясь в кресло: он знал, что чай генерал готовит сам, и сам же приносит его гостю, следовательно, ему оставалось только расслабиться и слушать Воронцова. – Как покойный полковник оказался связан с Загорским?

Генерал ответил не сразу. Он медленно опустился в кресло напротив Волина, с минуту разглядывал его внимательно, как будто в первый раз видел. Потом нахмурился, пожевал губами, перевел глаза на потолок.

– Скажи, друг ситный, что ты знаешь о золотых конях монгольского хана Батыя? – спросил Воронцов, по-прежнему глядя в зенит, словно пытался вспомнить что-то давным-давно забытое, но очень теперь нужное.

– Ничего не знаю, – чистосердечно отвечал старший следователь. – Если хотите, могу погуглить.

– Не надо, – поморщился генерал. – Забудь про свой гугл, посмотри-ка лучше вот это…

И он положил перед Волиным пачку свежераспечатанных листов.

– Вы, Сергей Сергеевич, зря все время их распечатываете, – заметил Волин, – только бумагу тратите. Проще было бы пересылать их мне по почте.

– Надо не как проще, а как надежнее, – весомо отвечал Воронцов. – Читай.

Старший следователь пожал плечами: как скажете, хозяин – барин, взвесил пачку в руке, заметил мимоходом, что она, кажется, легче и тоньше предыдущих, и немедленно принялся за чтение.

Глава первая. Сердцу девы нет закона

Трехосный вагон-микст[2], наполовину рыжий, наполовину зеленый, мерно постукивал на стыках рельс, подминая под себя необозримые версты желтеющих пшеницей южнорусских степных просторов. В вагоне этом, как некогда в Ноевом ковчеге, смешалась нынче самая разная живая тварь. В роли живой твари на сей раз выступали не доисторические животные, спасаемые от мирового катаклизма доброю волей ветхозаветного патриарха, а пассажиры второго и третьего классов, которым по каким-то причинам понадобилось вдруг переместиться из прохладных параллелей русского севера в куда более теплые широты русского же юга.

Впрочем, сравнение с Ноевым ковчегом не совсем тут выходило уместным. Да, все пассажиры микста ехали в одном вагоне, однако агнцы, то есть чистая публика, по билетам отнесенная ко второму классу, сидела в передних купе на мягких диванах, обитых празднично-пестрым сукном; определенные же в третий класс козлища обоих полов уныло протирали штаны и юбки на жестких деревянных сиденьях в конце вагона.