После завтрака Федоров с племянницей идут гулять по Москве. Они обходят вокруг Кремля, ездят по новым станциям метро. Год назад Федоров тоже был в командировке в Москве, но тогда он ничего не успел посмотреть. Зато сейчас он не только выходит из вагона и осматривает подземные залы, но каждый раз поднимается по эскалатору и разглядывает станции наверху.
— Ох, уж эта любознательность! — ворчит Таня.
Федоров порывается съездить еще на Сельскохозяйственную выставку, где он был только один раз вечером, но Таня категорически отказывается, говорит, что устала и больше не может.
— Ты глупа, — говорит Федоров, — ты глупа так же, как твоя мать. Так же, как моя жена. Я ненавижу ваши хитрости. Когда я болен, я лежу. Но вам никогда не понять, что пока человек интересуется окружающим, он здоров. А если он не интересуется, он болен. Я здоров. Понятно?
— Понятно, — отвечает Таня. — Я устала и хочу немного посидеть. Мы уже бегаем четыре часа без отдыха.
— Ты что, серьезно устала? — спрашивает Федоров, с насмешкой глядя на Таню.
Но Таня не боится его насмешек.
— Серьезно, — отвечает Таня, и они садятся на скамейку в вестибюле станции «Калужская».
Федоров вытаскивает из кармана смятую пачку папирос.
— Здесь можно курить?
— Нельзя, — быстро и радостно отвечает Таня. — Как раз нельзя.
— Звонить еще рано, — говорит Федоров. — Он, конечно, еще не пришел домой.
— А вдруг он не захочет с тобой встретиться? — говорит Таня.
— Ну что ты, — отвечает Федоров, — этого не может быть.
И он качает головой с растрепавшимися мягкими волосами.
— Ведь совсем не все так относятся к своему прошлому, как ты.
— Ну и дура! — говорит Федоров.
— Давай поедем в центр и там где-нибудь поедим сосисок, — предлагает Таня.
Федоров не голоден, но он не возражает Тане, и они едут до центра, там выходят из метро и, разыскав какое-то кафе на улице, едят сосиски, пирожки с мясом и пьют чай.
— Все-таки очень интересно, каким теперь стал Гришка Каштан, улыбаясь, говорит Федоров, и на его смуглом костлявом лице собирается множество морщинок. — Очень интересно! Последний раз мы виделись на партконференции. Он был тогда директором завода, а я начальником одного строительства. А тебе было три года от роду. Понятно?
— Понятно, — отвечает Таня, — мне все понятно. — И смеется.
У Тани и у Федорова блестящие веселые черные глаза, у всех в семье такие глаза.
— Я давно потерял Каштанова из виду, а этой зимой прочитал про него в газете. Оказалось, что он теперь большой начальник. Я обрадовался, но не удивился. Он всегда был умница, да. Умнейший парень. Много лет прошло. Тоже, наверно, старый стал, и узнать будет трудно. Слушай, это у тебя хорошее платье? Если вдруг так получится, что мы вечером пойдем к нему в гости…
— Ничего, — отвечает Таня, — не очень, но сойдет.
Федоров гладит ее по волосам и улыбается:
— Если уж я стал такой старый гриб, то пусть ты будешь у меня как надо. Верно? Нам не пора подниматься?
— Посидим, еще есть время. Твой Каштанов наверняка еще не пришел.
— Мог уже и прийти. Вообще-то раньше он ленивый был, черт, не любил много работать. Но теперь, конечно, другое дело. — Помолчав, Федоров продолжает: — А я тебе говорил, как в двадцать втором году я, Петька Гуляев и Гриша Каштан…
— Говорил! — кричит Таня. — Ты все говорил.
Федоров добродушно улыбается:
— А ты, наверно, думаешь, что тебе будет скучно. Ну, поскучай один вечер. Завтра я уезжаю.
— Я ничего не думаю, — отвечает Таня.
Федоров смотрит на часы.
— Знаешь что, сходим в универмаг, купим что-нибудь моим ребятам, у меня есть сэкономленные деньги.
Таня соглашается с удовольствием. Она очень любит ходить по магазинам. Они идут и покупают внуку Федорова мяч, коричневые сапожки номер двадцать шесть, внучке лыжные штаны. От себя Таня покупает заводную лягушку. На подарок жене у Федорова денег уже не остается.
— Ну ничего, — огорченно говорит он, — так всегда. Куплю в следующий раз. Или отдам ей свою вечную ручку, она все равно ее всегда берет. Уже можно звонить.
Таня и Федоров идут в телефонную будку. Федоров набирает номер, а Таня стоит рядом и ногой держит приоткрытую дверь, потому что в телефонной будке душно.
— Можно Григория, Григория… Так и не вспомнил отчества, — шепчет Федоров Тане. — …Товарища Каштанова. Извините, пожалуйста, когда он будет? Спасибо.
Федоров вешает трубку, вытирает платком испарину со лба. Душно и жарко.
— Его еще нет. Будет через час-полтора.
Таня с Федоровым опять идут гулять по Москве, идут медленно, и Федоров, по обыкновению, смотрит по сторонам.
— Приятный женский голос. Мне почему-то кажется, что он женился на одной нашей девушке. Я ее смутно вспоминаю. Она тоже была с нами на фронте. Но, может быть, конечно, я и ошибаюсь.
— Давай посидим в скверике против Большого театра, — предлагает Таня, там очень хорошо.
Федоров кивает головой и прибавляет шагу. Таня еле поспевает за ним: так быстро он ходит. «Маленький, а крепкий, — с восхищением думает Таня, глядя на подобранную и совсем молодую фигуру дяди. — Больной, а крепкий, размышляет про себя Таня. — В общем, молодец».