Далеко за полночь, прихватив чашку кофе, потрепанную, с загнутыми углами книжку Вудхауза «Замок Блэндинга», которая лет сорок пролежала в книжном шкафу, коньяк и трубку, я прошел в спальню. Лег в кровать, навалив под спину гору подушек, и натянул одеяло до самого подбородка. Рядом тускло горела настольная лампа, а по стенам и потолку метались тени от потрескивающего огня в камине. Я читал, прислушиваясь к гудению ветра, потягивая кофе с коньяком, курил трубку и испытывал такое же чувство уверенности и безопасности, как когда-то в далеком детстве.
Меня уже не беспокоило, где сейчас Сирил, не мучили мысли о человеке в дубленке. «Все образуется, – думал я, – утро вечера мудренее, утром все выяснится».
Почувствовав изнеможение, я выключил лампу и заснул глубоко, без сновидений.
7
В то утро я чувствовал себя прекрасно, ощущая легкость и свежесть после хорошего отдыха. Голова, правда, слегка побаливала. Постояв минуту-другую возле камина и понаблюдав за тлеющими углями, я надел теплое белье, достал из шкафа носки, натянул вельветовые брюки, сапоги для верховой езды с высокой шнуровкой, чистый, без следов крови, свитер и вышел на крыльцо.
Морозный воздух вызвал поток воспоминаний. Неестественно белесое небо сливалось с ландшафтом, и их разделяла лишь тонкая цепочка елей где-то вдалеке, как на абстрактной картине. Тишина стояла мертвая, ни единого звука, кроме свиста ветра, ни единого движения, только летящая по насту снежная пыль. Термометр у двери показывал ноль градусов. Постояв с минуту, я вернулся в дом, надел дубленку и теплые рукавицы.
«Линкольн» спокойно сидел в снегу, изысканно красивый, величественный, израненный. Его колею и мои следы замело выпавшим за ночь снегом, который хрустел под ногами, когда я, стараясь по возможности идти по дорожке, огибал лужайку, проходя мимо беседки, мимо пруда.
Остановившись под елями, я оглянулся на дом. На мгновение мне почудилось, будто над крышей поднялось облачко дыма. Нет, должно быть, ветер сдул с шифера немного снега. Спустя некоторое время я снова обернулся, но уже не увидел никакого облачка – пелена снега, поднятого ветром, отделяла меня от здания. Я посмотрел на часы – девять утра. Было сухо и немного ветрено. Легко шагая по дороге, я решил, что дойду до города пешком. С обеих сторон поднимались могучие ели, образуя естественный коридор, высоко над головой кружился снег, ветер трепал верхушки деревьев. Быстро пройдя целую милю, я вскоре подошел к огромному прямоугольному парку на окраине города. За все это время мне не встретилось ни единой живой души, ни единой машины.
В этом парке проходили наши летние каникулы. Мы с Сирилом росли в духе почитания наших национальных героев и возвышенных идеалов. В центре парка на пьедестале высился бронзовый солдат-пехотинец «большой войны». Вскинув руку с зажатой в ней винтовкой, он звал в атаку своих бесчисленных невидимых товарищей. Внизу пьедестала на мемориальной таблице перечислялись фамилии ребят из Куперс-Фолса, погибших в самых различных местах.
Я шагал все дальше и дальше и вскоре вышел к той части парка, за которой начинался деловой квартал. Занесенный снегом, он казался необычно тихим и безлюдным. У тротуара стояло не более десятка машин, и лишь одна проехала мимо меня, осторожно прокладывая путь в снегу. На этом же углу был воздвигнут памятник американцу девятнадцатого века – высокая худощавая фигура со строгим бородатым лицом и книгой в руке. Первый Купер из Куперс-Фолса, один из моих предков, на века застыл в бронзе, обреченный вечно созерцать сонный мирок городка с этого утопающего в зелени уголка городского парка.
Не вполне осознавая, куда и зачем иду, я миновал аптеку, кафе, внушительного вида мрачноватое здание городской гостиницы, которая была точно такой же, как и во времена моего детства: богатой, роскошной, скорее похожей на клуб, чем на гостиницу, олицетворявшей собой деньги – фетиш нашего достославного городка. Рядом с ней крохотная библиотека выглядела прянично-затейливым домиком, миниатюрной копией фестонно-витиеватой деревянной постройки, очень модной во времена моего детства. Стоя перед зданием библиотеки, я испытывал восторг от сказочного очарования этого домика.
Почти машинально я поднялся по ступенькам и открыл дверь. Внутри было душно: стоявший посреди комнаты газовый обогреватель работал на полную мощность. За конторкой никого не оказалось, но едва я успел снять пальто и перекинуть его через спинку стула, как со стороны, где высились полки с подшивками нашей местной газеты «Лидер», начиная с самого первого номера, вышедшего на рубеже 50-х годов XIX века, послышались какие-то звуки, а потом кто-то произнес:
– Здравствуй, Джон Купер. Как жизнь?
Я обернулся на голос – он показался мне знакомым и увидел Полу Смитиз, прелестную женщину, у которой несколько лет назад был роман с моим братом Сирилом.