Сокровища Рейха

– Что вы скажете, Лиз? – нажимал я. – По какой иной причине ваше происхождение могло так беспокоить их? И почему Сирил, вернувшись в родной дом, встретил там свою смерть именно после того, как он нашел вас? – Кто мог бы мне объяснить, почему один из тех, кто покушался на меня на дороге, вдруг объявился в Глазго, потом в Лондоне, следя за мной, и кончил жизнь в туалете? У меня имелось чертовски много доказательств причастности Бренделя ко всей этой заварухе… но как было объяснить это ей? К тому же все эти факты вовсе не служили доказательством того, что Лиз на самом деле Ли… Вот только Сирил был уверен, что она Ли.

– Не знаю, – произнесла она. – Вы меня совсем запутали, вы так уверены во всем. Я верила мужу… а, собственно, на каком основании я должна была ему не верить? Теперь же… я не знаю. – Она снова вынула сигареты, закурила.

– Политика, фашистское движение, – настойчиво продолжал я. При каждом моем слове она, казалось, вздрагивала, сжималась. – Чем они по-настоящему дорожат? Вами? Вы уверены, что это так?

Она слегка пожала плечами.

Я помолчал, как школьник на диспуте, отстаивающий свою точку зрения, и уверенно заключил:

– Они дорожат своей политической деятельностью независимо от того, считаете вы ее шуткой или воспринимаете всерьез! Для них она не шутка. Нам точно известно, что ваш муж – нацист, махровый нацист, действующий под личиной благопристойного члена общества. Именно это движение с его конспирацией он ставит превыше всего.

Обращаясь к этой подавленной, притихшей женщине, я на мгновение мысленно перенесся в прошлое, вспомнил сделанные Стейнзом фотографии Бренделя, снятые на протяжении многих лет, вспомнил нападение на крепость Стейнза людей, явно связанных с Бренделем. Вот они, доказательства. Неопровержимые доказательства. И все нити тянутся в недавнее прошлое, к завьюженному шоссе в Висконсине, и сплетаются в узел в холодном, заснеженном, пронизанном леденящими ветрами Мюнхене.

– И Зигфрид – тоже нацист, но нацист другого поколения. Таким образом, главный вопрос сейчас в следующем: как и почему вы представляете для них угрозу с политической точки зрения? Какая им разница, Лиз вы или же Ли?

Задавая ей множество вопросов, я надеялся, что важность их дойдет до нее. Сейчас я делал только так, как велел мне Питерсон: проявлял агрессивность, форсировал события.

– Я полагаю, мне следует встретиться с вашим мужем.

Тут Лиз проявила инициативу и этим облегчила мою задачу. Но не слишком ли?.. Впрочем, эта мысль появилась у меня позже. Она свалилась на меня как снег на голову уже после того, как Лиз ушла.

– Завтра вечером у нас прием. Почему бы вам не прийти?

– Я не один, со мной приятель.

– Рошлер говорил мне. Приходите вместе.

– Брендель будет знать об этом?

– Вы так хотите?

– Нет. Я думаю, лучше сделать ему сюрприз.

– Как вас представить?

– Джон Купер, брат Сирила Купера. Любопытно будет взглянуть на его лицо.

– Я крайне пассивна, мистер Купер, почти во всех отношениях. Что касается меня, я считаю: пусть будет что будет, и если в квартире начнется стрельба, что ж, это внесет в нашу жизнь некоторое разнообразие. – Лицо ее оставалось спокойным, безучастным, и в какой-то миг мне подумалось, как, должно быть, трудно иметь с ней дело…

– Хорошо, – сказал я, – мы придем.

На этом наш разговор закончился, и мы вышли. Привычным жестом она продела свою руку через мою. Перед тем как расстаться, она остановилась и, приблизив припорошенное снегом лицо, поцеловала меня, предоставив мне на обратном пути через парк разгадывать смысл ее поступков. Меня поразило, что глаза ее горели лихорадочным блеском, хотя внешне она казалась спокойной.

Я постарался передать Питерсону не только содержание нашего разговора, но и свою оценку Лиз Брендель. Пересказать нашу беседу не представляло большого труда, а вот что касалось остального, то тут дело обстояло несколько хуже. Я рассказывал, а Питерсон сидел насупившись и смотрел на меня то с тревогой, то с изумлением.

– Вы описываете не свою сестру, Купер, во всяком случае, мне так кажется. – Он нахмурился. – Вы говорите об этой женщине совсем не как ее брат.

– Знаю, – согласился я.

– На мой взгляд, она просто чудище. Бр-р-р! – Он заулыбался, расстегнул жилет. – Прием, значит. Ловкий ход… не с вашей, с ее стороны. Слава богу, что вы хоть не отклонили приглашение. – Он расстегнул «молнию», снял брюки, открыв волосатые ноги с мощными, как у футболиста, мышцами. Он походил на туго сжатую пружину. Складывая брюки, взглянул на меня и осклабился, обнажив на мгновение зубы.

Мне пришло в голову, что, по всей вероятности, напряжение или возбуждение, вызванное нашими приключениями, явно заносило Питерсона куда-то не туда. Он стал вести себя как маниакальный убийца.

– Идемте со мной, – сказал он, поворачиваясь ко мне волосатой спиной.

Я последовал за ним в ванную комнату. Вода наливалась в ванну, почти доверху наполненную мыльной пеной. Он переступил через край, постоял среди пузырей, потом начал медленно погружаться, пока на поверхности не осталась одна голова, которая словно плыла на облаке пены.