Глава I
Cинереченская сторона - особая. Леса здесь славные, дремучие, полные зверя, птицы и ягоды. Луга заливные, раздольные. Холмы зеленые. Небо синее. А в нем - облака белые, легкие, насквозь светятся.
И реки хороши. Немного их, правда, всего-то две. Но так они задумчиво бродят средь лесов, лугов и болот, так неторопливо ищут друг друга, пока не сольются, что кажется, их не две, а великое множество. Потому и звался этот край Синеречьем.
Речки те - мелкие, узенькие, вертлявые, но в весеннее половодье или от летних ливней разливаются широко и обильно, надолго и надежно отрезая Синеречье ото всего остального света…
…Ратникова разбудил заполошный голос церковного сторожа Силантича, бессонного старика:
– Андрей Сергеич! Сергеич! Вставай, беда на дворе!
Участковый открыл глаза, повернул голову к светлевшему окошку, за которым виднелось бледное лицо в седой бороде и метался тревожный крик.
Ратников включил свет, мигом набросил камуфляж и вышел во двор.
Дед Силантич схватил участкового за плечо, едва не сдернув с крыльца.
– Андрюша, бежи скорей к Дачникам. Неладное дело там.
Ратников на ходу плеснул в лицо из кадушки и, вытираясь платком, быстро зашагал на дальний конец села. Силантич поспешал сзади, шаркая спадающей с ноги калошей, и, дергая участкового за рукав, пояснял:
– Дверь на крыльце снаружи клюкой подпертая. Стал хозяев окликать - молчат… Что-то с ними худое стряслось.
Дачниками звали на селе Сергачевых. Они несколько лет назад купили здесь дом со всем подворьем, привели в порядок, начали хозяйствовать. И все время мечтали насовсем перебраться в деревню, очень им здесь нравилось. Но чтобы прочно стать на ноги, обзавестись скотом, птицей, инвентарем, нужны были деньги. И Сергачевы решились - продали городскую квартиру…
Подошли к дому Дачников: в окнах темно. Окна в кухню вовсе не было: рама высажена ударом шеста - он лежал тут же, возле дома. Прав дед Силантич - недоброе дело!
Андрей взбежал на крыльцо, ногой откинул от дверей шест, взяв пистолет в обе руки стволом вверх, рванулся в сени.
Никого.
Ногой же распахнул дверь в комнату, заорав страшным голосом:
– Стоять! Руки!
Некому стоять.
Андрей включил свет, окинул взглядом комнату. Нехорошо, типичный разбой.
Все опрокинуто, разбросано. Ящики комода и стенки выдвинуты, содержимое вывалено в беспорядке на пол. Сброшены с полок книги, вспорота мебельная обивка, дверца гардероба косо висит на одной петле, платья, костюмы - все брошено на пол. У пиджака и брюк вывернуты карманы, даже детская кроватка разорена.
Осмотревшись, Андрей прошел в кухню - и здесь никого. Опрокинутый стул, битое стекло на полу.
Очень тихо. Но не совсем. Участковый прислушался, затаив дыхание. Казалось, будто где-то вдали, на дальней околице, скулит маленький щенок.
Ратников прошелся по комнате, сдвинул к стене половик. Под ним - крышка погреба. Отбросил ее, включил фонарик, заглянул вниз.
Сначала увидел сброшенную на пол приставную лестницу, потом мужчину в одних трусах, привязанного к стеллажу, рядом с ним - женщина в ночной рубашке, тоже привязанная, но сидя - на ее коленях корчится малый ребенок, жалобно, устало плачет.
Это были Сергачевы, всем семейством.
Участковый спрыгнул вниз. Осторожно снял с губ женщины пластырь - Нина судорожно, прерывисто всхлипнула. Разрезал веревки, сохранив узлы. Нина прижала ребенка к груди, пытаясь его согреть.
Андрей освободил Петра, выбрались в кухню.