Сокровища Валькирии. Правда и вымысел

Я переночевал тут же, на яру, возле сибирской нодьи, утром восход встретил, солнце огромное, телескопов не нужно, пятна, будто материки, отрисованы, человеческий лик проглядывает, с поверхности исходят космы света – ну точно, волосы, борода – Ярило, каким его рисовали в древности! И волнение, ничуть не меньше, чем при восходе на Манараге.

Решил остаться здесь, однако пошел места разведать и ниже на семьдесят метров по тому же яру чуть грудью о прясло не ударился – жилье человеческое!

Рубленный домик под замшелой крышей из дранки, окнами на воду, избушка хозяйственная и только все кипреем заросло под застрехи – нога человеческая не ступала, поди, лет двадцать. И при этом в огороженной леваде стоят толстенные пчелиные колоды и пчелы еще вьются возле круглых летков!

Сразу вспомнил о том, первом старообрядческом ските, найденном в Ангарской тайге, и о многих других, по которым ходил целый сезон с археографами, когда писал «Хождение за Словом». А водил меня человек удивительный – Елена Ивановна Дергачева-Скоп (кстати, дочь уральского писателя Ивана Дергачева), которая и стала прообразом героини романа.

Кержаки принимали ее как свою и в разговорах часто повторяли фразу абсолютного доверия: тебя обмануть – Бога обмануть. Вот в таких потаенных скитах жили самые истинные молельники, чаще всего принадлежащие к древним боярским родам (сам видел положенные грамоты аж от Ивана Грозного), а начнут фамилии называть – вся боярская дума до никонианского раскола.

Прежде чем войти в избу, дважды проверил входные и выходные следы – ни единого, по крайней мере, в этом году никто тут не был, однако же сразу пробил себе тропинку не от реки, откуда вероятнее всего люди приходят, а со стороны леса. Крылечко иструхлявело, запора на двери нет, просто когда-то палкой подперта. Стекла в окнах целы, и какие стекла – витражи, собранные из кусочков, осколков, заботливо соединенных жестянками и промазанных.

Рубленные холодные сени оказались разделенными на две половины, во второй – кладовая с ларем, где было истлевшее зерно, вроде, рожь, несколько подвязанных к балке пропревших мешков, из которых все вывалилось и превратилось на полу в рельефные пятна: то ли рыба сушеная, то ли мясо…

Но самое главное – здесь я нашел полкадки застывшей в камень серой соли: можно бить лося, солить и жить припеваючи!

В избе ничего не тронуто, не разбито, словно ушел человек и не вернулся. Глинобитная печь странная, больше на камин похожа из-за низкого хайла и топкой развернута не в закуток, как обычно, а в сторону переднего угла, однако с широкой лежанкой. То ли люди жили здесь маленького росточка, (обычно высоту топки делают по бедро хозяйки), то ли заведено так, но чтоб чугунок в печь затолкать, надо в три погибели согнуться. Остальное все привычно – стол, лавки, деревянная кровать – нет, ложе, застеленное шкурами, побитыми молью, глиняная посуда в посуднике и среди нее вдруг перламутровая чашка китайского фарфора. На окнах серые льняные занавески, чистота, опрятность, которую не может нарушить даже пыль времени.

Да не старообрядческий это дом! Не хватает самого главного – икон, или хотя бы креста на стене, который выносится из дома только в случае пожара. Но зато в красном углу, где обыкновенно делают божничку или вовсе иконостас, деревянный круг, выпиленный из толстого бревна с красивым узором годовых колец и ручками, как у шайки – эдакая затычка чуть ли не метрового диаметра. От кержаков я слышал о «дырниках», таинственных отступниках, которые не на образа молятся, а мол, дыру в стене сделают на восток и туда бесовские гимны поют. Елена Ивановна тоже о них знала понаслышке, потому рассказать не могла, что это за толк, кстати, отколовшийся от старообрядчества.

Я встал на лавку и вытащил круг – в глаза солнце ударило, изба осветилась, словно прожектор зажгли, и хотя па улице был полный штиль и никаких сквозняков, вдруг пыль всклубилась отовсюду, неизвестно, какой силой поднятая, словно ветер промчался. Пришлось дыру закрыть, и сразу все улеглось. Обойдя все закутки, я облегченно вздохнул: к счастью, колоды с останками не было, кто-то схоронил хозяина, а может, у «дырников» существовал иной обычай.

В хозяйственной избушке оказалось нехитрое пчеловодческое оборудование, кадки с застывшим в камень медом, круги воска, побитого мышами и самое удивительное – резные, причудливые столбы! Совсем тонкие, изящные и в обхват толщиной, все с узором и все опутаны невиданным растительным и звериным орнаментом. причем, работа была высокого класса и качества, хотя лежавший тут же инструмент – тесла, разбитые вдрызг стамески выглядели примитивно. И что еще бросалось в глаза, изделия сохранились идеально, древесина золотисто-желтого цвета, без единой трещинки, хотя щепа на полу почернела и заржавели все железные части инструментов. Почему так, отгадку я нашел скоро: столбы оказались пропитаны. Скорее всего, их опускали в расплавленный воск целиком, поскольку кое-где на основаниях сохранились потеки.