Сокровища Валькирии. Правда и вымысел

– Нигде не носило, пришел, поискал Гоя и тут же домой ушел.

Дед острогу поперек лодки положил, сел и уставился в огонь на носу лодки.

– И что, нет там Гоя? – через несколько минут спросил он.

– Не нашел.

– Ну и ладно, давай рыбачить!

Спустя несколько лет, когда отец меня натаскивал ходить по тайге и учил промыслу, дед частенько посмеивался, мол, ну-ка, расскажи, как ты в трех соснах на Божьем заблудился? И если я опять начинал доказывать, что в лесу не плутал, не ночевал, то он сердился, называл меня вруном и упертым.

С той поры минуло лет тридцать, и вот однажды приехав к отцу, я застал его выпившим, но не с гармошкой в руках, а растерянным и задумчивым, чего раньше не бывало. Он только что вернулся с рыбалки (жил он тогда в райцентре), наварил ухи из щучьих голов и сидел за столом в гордом одиночестве. Сразу ничего не сказал, но за полночь, когда наконец взял в руки гармошку, его прорвало. Отставил инструмент, побегал, стуча босыми пятками по полу, и снова завернул самокрутку.

– Слушай, Серега, не знаю, что творится! – заговорил полушепотом.

– Вчера приехал на Алейку, пошел на Божье, думаю, сети поставлю, щучья наловлю на приваду. Ну, воткнул шесть штук, вылез на берег, посидел, покурил. Гляжу, поплавки заходили, рыба пошла, и знаешь, к вечеру полтора десятка вот таких!… А уж темнеет, я – назад. Прихожу в избушку, а печь холодная. Я ведь протопил ее и пошел, чтоб ночевать в тепле. Тут как лед. Да и молоко в банке прокисло… Жутко стало, сети в озере так и оставил, схватился и домой. Приезжаю – семнадцатое число.

Уезжал-то я четырнадцатого, на одну ночь! Не знаю, что и думать. Где был три дня? С женой поругался. Пьянствовал, говорит, вот и не помнишь, где. Я ей рыбу показываю: ну ладно, щуки быстро дохнут, а караси-то свежие, еще хвостами бьют!… Если б напился да память потерял, пролежал где-то, они б точно сдохли. Нет, опять к матери убежала…

После смерти моей матушки он женился трижды, но никто на свете уже не мог заменить ее, любимую и единственную. Все жены ревновали отца к ней, потому что во сне он звал ее по имени…

– Ты-то хоть мне веришь?

– Верю! – сдерживая внутренний трепет, сказал я. – Мне дед говорил, там Гой ночует.

Про Гоя отец пропустил мимо ушей.

– Тогда сходи к ней, скажи, что так бывает.

Я сходил, объяснил, как мог и привел отцову жену домой. Отношения вроде бы наладились, однако на утро батя невесело толкался по углам или задумчиво курил на крылечке.

– Надо ведь ехать да сети снимать, – признался он. – Сгниют – и рыба пропадет… А боюсь!

Мне показалось, он опасается снова рассориться с женой. Отец будто угадал мои мысли.

– Да ты не думай, не ее боюсь! – засмеялся он настороженно. – Пойду к Божьему, а вдруг опять?… С другой стороны, проверить охота, испытать, что там творится?!

В следующий раз я приехал через несколько месяцев, отец уже не вспоминал этот случай, так что пришлось спросить самому, чем закончилась проверка.

– А ничем! – удивленно проговорил он. – Сходил, сети снял и ничего. Когда ушел, тогда и пришел. Главное, про это думать не надо.

***

На четвертый год после явления Гоя, в субботний банный день, в самом начале вольного лета, когда река уже высветлилась, вошла в свои берега, и под таловыми кустами за поворотом начали брать язи, мы поплыли с дедом на рыбалку. Клевало неважно – плоские, с мою ладошку, чебаки, окуньки, а потом и вовсе пошел ерш, ни один подъязок червя не трогал. Обычно, дед или сматывал удочки, или переезжал на новое место, пока не находил рыбы. Тут же сидел благостный, умиротворенный и даже ни разу не матюгнулся, хотя мелочь объедала наживку каждые три минуты.

– Ну что, Серега, мне пора! – сказал он где-то часа в три. – Сиди, не сиди, а надо, срок пришел. Одиннадцатое число сегодня.

Мы приплыли к нашей пристани, я собрал улов и побежал домой, а дед остался в лодке, мол, еще часик посижу, пока баня не вытопилась.

Потом я бегал за ним еще дважды: первый раз он и разговаривать не стал, сидел в лодке почему-то лицом к корме, лишь обернулся и глянул через плечо, когда я крикнул с берега, что батя в баню зовет.

Во второй раз меня послала матушка, сказала, уже белье собрано, покличь деда. А надо сказать, баню он любил, уходил туда часов на пять, как на работу, и если на всю деревню разносился веселый разудалый мат, значит, мой дед парится. Но после ранения дышать в парной ему тяжело стало, говорят, переживал сильно, пока не вырубил специальное окно, чтоб лежать в бане на полке, а голова на улице.

Обычно его батя двумя вениками охаживал, а дед кричал:

– Серега, ну-ка тащи мне воды!

Я приносил воды и поил дедову говорящую голову, в ковше лед брякал…

Сейчас дед сидел в корме лодки и пытался оттолкнуться от берега, однако было глубоко и весло не доставало дна. Я удивился и засмеялся – лодка была привязана!

– Оттолкни-ка, меня, Серега! – он тоже развеселился.

– А ты куда, дед? – испугался я.

– Да пора мне!

– Матушка сказала, в баню надо…

– Некогда здесь, там уж попарюсь. Там, Серега, бани тоже есть, только у самой реки ставят и по-белому топят.