Сокровища Валькирии. Страга Севера

— Нигрея застрелили... Не могу! Садись за баранку!

Они поменялись местами и несколько минут сидели молча.

— Куда едем? — наконец спросил Воробьев. — Не стоять же...

— Витька видел миссионера, потому и хлопнули, — тяжело проговорил полковник. — И «папа» видел... Но договориться с ним не смог. Ух, с-суки... Не прощу им Витьку! Еще бы Капитолину вырвать у них! Развязать руки...

Воробьев снова выдержал паузу и спросил:

— Куда ехать-то?..

— Что ты раскудахтался?! — закричал Арчеладзе. — Не знаю куда! Не знаю!

— Какого хрена мы стоим тут?! — возмутился Воробьев. — Надо действовать! Ты же командир! Командуй! Привык темнить, все сам, сам!.. Мы вечно как пешки у тебя!

— Помолчи, — тихо оборвал его полковник. — Дай мне привыкнуть. Витьку же убили... А я ему когда-то «мочалку» давал! Своей рукой!

— Хватит, Никанорыч! — отрезал Воробьев и запустил двигатель. — Они что, Капитолину взяли заложницей?

— Взяли... Это Комиссар! Только он мог!.. Наверняка заперли на какой-нибудь конспиративной квартире.

— Я помню адреса. Могу вспомнить...

— Это хорошо, — одобрил, но тут же разочаровался полковник. — Что дальше?

— Выручим... Капитолину, — не сразу сказал Воробьев. — А потом...

— Что потом? Сразу поставим себя вне закона!

— А мы уже и так поставлены вне закона, — вдруг заявил он. — О каких законах речь, Никанорыч? Посмотри вокруг!

Арчеладзе мысленно согласился с ним: игра, предложенная «папой», не имела ничего общего ни с государственной политикой, ни с какими бы то ни было правилами приличия. Все это напоминало мафиозные разборки, крутую конкуренцию бандитских шаек, где хороши все средства. Правда, оставалась еще некая атрибутика государственного уровня — официальные органы, воинские звания, субординация, и это всегда смущало, а следовало бы давно признать полное беззаконие и авантюрность действий высокопоставленных чиновников. И поступать соответствующим образом...

Но как не хотелось верить в это!

— Поехали в отдел! — вдруг скомандовал Арчеладзе. — Ты вспоминай адреса. Я займусь новым миссионером!

Едва они отъехали, как Воробьев заметил «хвост». Черная «Волга» была слишком приметной и неудобной, чтобы вести наблюдение, и то, что она двигалась за машиной полковника в открытую, означало практически его арест, гласный надзор. Это было естественно: «папа» стремился предупредить всякую неожиданность. Комиссар со своими службами работал на него...

— Я оторвусь, Никанорыч, — сквозь зубы выдавил Воробьев. — Мне это не нравится.

— Оторвешься здесь — прихватят в другом месте, — отмахнулся полковник. — Пусть катаются, работа у них такая.

— Нет, я понимаю, но это меня оскорбляет! Я еще не под конвоем!

— Как хочешь...

Воробьев прибавил скорость — «Волга» двигалась метрах в пятидесяти и не отставала. Выбрав момент и не сбавляя газа, он перескочил разделительный газон и поехал по встречной полосе, изредка мигая фарами. «Конвой» не пожелал повторять рискованного маневра и, судя по движению машины, испытывал растерянность. Через километр на газоне сначала появились железобетонные столбики, а потом стальные разделительные ленты. Преследователи оказались отрезанными и, чтобы не упустить полковника, двигались капот в капот: можно было рассмотреть даже лица сидящих в машине людей. Воробьев несколько раз лихо уходил от столкновения со встречными автомобилями и, когда появилась возможность, свернул на какую-то дорогу, углубился в лес и остановился.

— Фу! Спина мокрая...

Окольными путями, через подмосковные села, они выехали на Кольцевую дорогу и в отдел добрались лишь к десяти часам вечера. А все оказалось напрасно — черная «Волга» поджидала у подъезда на Лубянке...

Комиссар по приказанию «папы» обложил плотно. Телефоны отдела наверняка прослушивались, и если прошляпил дежурный помощник, то какой-нибудь «сантехник» или «уборщица» насадили «клопов» в кабинеты. Таким образом полковнику указывали, что он под полным контролем и остается единственный путь — выполнить требование «папы»: вывести его на представителя Интернационала, организовать встречу.