Сокровища Валькирии. Страга Севера

— Пока ничего... Если будут эксгумировать труп, пусть отснимет весь процесс, в деталях и лицах, — Арчеладзе присел на угол стола. — Меня интересуют судмедэксперты, их фамилии. Кто конкретно производил вскрытие, кто делал химические анализы, где и в присутствии кого. Пусть проследит, куда потом поместят труп... Твой человек должен быть хладнокровным и не брезгливым. Дело в том, что тело Птицелова должно после экспертизы находиться у нас, в нашем распоряжении. Определись с моргом, где можно его спрятать на время.

Воробьев подергал бороду, вздохнул и вдруг схватился за щеку:

— Придется мне самому... Тут еще зуб разнылся. Надо нерв удалять.

— Нет, Владимир Васильевич, поручи это дело подчиненному, — воспротивился полковник. — Ты мне нужен для другого дела.

— А что еще, Никанорыч? — с тоской спросил Воробьев.

— В лес поедем, за опятами. Выезд — в семнадцать часов.

— За опятами? — не поверил тот, забыв о зубе, — прикидывался...

— Ага... С ночевкой. Помнишь, были в охотничьем домике?

— Да как же, Никанорыч!

— Нигрея возьмем с собой.

— Обязательно! — разгорячился и взвеселился Воробьев. — А то ходит какой-то ватный, вялый...

— И Капитолину, — добавил полковник.

Воробьев вытаращил глаза:

— Кого?..

— Капитолину, машинистку из аналитической группы, — пояснил Арчеладзе. — Ту, которая стучит. Пусть тоже отдохнет от трудов праведных.

8

Отыскать, где поселился Кристофер Фрич, не составило труда, но, как сообщила дежурная по этажу в гостинице «Москва», гость появился в своих апартаментах вчера поздно вечером, затем вызвал такси и куда-то уехал. Мамонт снял номер в том же коридоре — небольшой, однокомнатный, какой оказался свободным, и позвонил Даре.

— К обеду меня не жди, дорогая, — сказал он и сообщил свой номер телефона.

Несколько часов подряд, приоткрыв дверь, он слушал коридор — мягкие шаги по ковровой дорожке, бренчание ключей в замках, — к двери апартаментов никто не подходил. Пришлось звонить домой и отказываться от ужина.

— Ты опять не придешь ночевать, милый? — с тоской спросила Дара.

— Отдохни от меня, дорогая...

Он сходил в буфет, купил бутерброды, сок и, возвращаясь назад, увидел впереди себя высокого молодого человека с сиреневой сумкой. Мамонт замедлил шаг. Гость небрежно отпер дверь апартаментов, отворил ее ногой и вошел. Мамонт тут же позвонил Даре и, отыскав в справочнике телефон, попросил ее поговорить с молодым человеком, уточнить его имя, а потом перезвонить ему. Через пять минут Дара сообщила, что это действительно Кристофер, что к нему есть очень простой и хороший путь — его гиперсексуальность.

— Спасибо, дорогая, — поблагодарил он и положил трубку.

Стратиг рекомендовал ему в таких случаях никогда не приступать к каким-либо действиям без тщательного изучения личности и психологических возможностей. Если с первой попытки Мамонту не удастся расположить к себе Кристофера и установить контакт, другого раза просто не будет. Он сам к себе уже не подпусгит никого либо позаботится, чтобы не подпускали. Не зря он в разговоре с «пожарником» очень беспокоился об охране...

Да, это был тот случай, когда следовало пустить вперед «постельную разведку», и Дара почти прямо ему об этом сказала. Она бы смогла обработать этого иностранца — вытянуть дополнительную информацию, выстроить его логику поведения таким образом, что он сам побежит искать встречи с Мамонтом. Интуитивно узнавая ключевую фигуру фирмы «Валькирия» в молчаливом, невзрачном Джоноване Фриче, Иван Сергеевич, даже имея с ним деловые контакты, не смог приблизиться к таинственному представителю Интернационала ни на миллиметр. Эти люди окружали себя защитным полем и сами выбирали партнеров.

У наследника «Валькирии» было уязвимое место... Однако Мамонт понял, что никогда не сможет воспользоваться возможностью «бархатного» контакта. Одна мысль, что Дара готова сейчас исполнить свой урок, войти в апартаменты, вызывала у Мамонта глухую ревность. Он был готов, как тот лось во время гона, видеть соперника в каждом предмете, который движется. Он не мог объяснить этого чувства, понять его природы. Их отношения были формальными, как, впрочем, и документы, имена, под которыми они сейчас жили. По всей вероятности, это щебетание, эти «голубиные» взаимоотношения и жизнь под одной крышей, эта бесконечная забота, которую Мамонт никогда не испытывал в супружеской жизни, наполняли его чувством семьи. И формально, служебно произносимые слова — милый, дорогой, — действуя на подсознание своим «волшебным» смыслом, на самом деле создавали образ милого и дорогого человека.

Это никаким образом не вписывалось в каноны жесткого и сурового существования гоев — людей, приобщенных к тайне сокровищ варваров. Мамонт помнил наставления Стратига — во имя дела не жалеть ни своих чувств, ни личных привязанностей. Иначе в мире изгоев было не выжить. Наверное, в холодной бесстрастности был высший смысл, но он отказывался понимать его, когда это касалось женщины, по воле судьбы ставшей ему близкой.