Сокровища Валькирии. Страга Севера

«Папа» нравился полковнику, хотя по закону подлости он тоже когда-то был крупным партийным работником, однако его было за что уважать. После девяносто первого года «папа» занимал высокий государственный пост и только недавно ушёл в тень, после чего с ним легче стало решать вопросы. Внешне он не походил на номенклатурщика, к образу которого все давно привыкли — седая, гладко зачёсанная шевелюра, сытое лицо с пустым «партийным» взглядом. Этот скорее напоминал монаха, наряженного в гражданский костюм, — аскет с тихим, очень высоким, женским голосом и проницательными, круглыми глазами. Арчеладзе подозревал, что «папа», будучи партработником, занимался ещё чем-то и был наверняка связан с конспиративной деятельностью. Может, сотрудничал с ГРУ, может, ещё где, — у «папы» неловко спрашивать, скольких он женщин любил в своей жизни. Родителей не выбирают… За свою работу Арчеладзе отчитывался только перед «папой», минуя Комиссара, и это, разумеется, раздражало последнего. О золотом партийном значке НСДАП и о своих предположениях, связанных с ним, он всё ещё не докладывал, ожидая шифровки от сотрудников зарубежного отделения. Когда в картах идёт масть, никогда не нужно спешить.

Ночная встреча с голодающим Молодцовым сильно поколебала его версию относительно золотого запаса. Он не испытывал удовлетворения, что дело наконец сдвинулось с мёртвой точки, напротив — нечто вроде разочарования пришло к нему утром, когда он, только проснувшись, сделал переоценку вчерашней информации. Если золото таким оригинальным способом перекачали по нефтепроводу, минуя все границы, таможни и прочие службы, то отыскать его за рубежом практически невозможно. На своей-то территории исполнитель этой акции выявился чудом, а точнее, голодом; на той стороне нет ни голодных, ни идейных.

Изобретателю нового слова в контрабандистской деятельности можно при жизни поставить памятник. И им наверняка окажется какой-нибудь лейтенант или капитан КГБ, давно убитый где-нибудь в Афганистане или Азербайджане…

Если сейчас доказать, что золото перекачали, отдел разгонят. И куда приставят потом, в какой аппарат всунут — неизвестно. А «золото Бормана», между прочим, дело заманчивое и перспективное. Только бы наработок сделать побольше, чтобы убедить «папу». Кто же подменил значок и когда?..

Он вызвал секретаря:

— Срочный спецрейс в Ужгород, на двенадцать часов. Предупреди технического эксперта, пусть прихватит микролабораторию. А сейчас давай сюда Воробьёва… Ищи по радио Нигрея!

— Хорошо, Эдуард Никанорович. — Секретарь положил листок на стол начальника. — Рапорт Локтионова.

— Что у него?

— Просит освободить от должности.

— Ладно, иди!

Воробьёв пришёл сразу с выпученными глазами, борода торчком.

— Ну что, кошкодав?

— Каюсь, Никанорыч!

— Каяться будешь в свободное время. Докладывай!

Воробьёв положил на стол магнитофонную кассету возле себя, накрыл ладонью.

— Значит, так. Зямщица-младшего привезли домой в двадцать два часа тридцать две минуты. С ним вместе приехал отец и ещё человек по имени Эрнст Людвигович. Фамилию установить не удалось.

— Его фамилия — Масайтис, — сказал полковник. — Продолжай!

— Масайтис?.. Так вот, он почти сразу начал делать сеанс гипноза. Мы его записали. — Воробьёв постучал кассетой. — Успокаивал, расслаблял, потом усыпил. В течение сорока минут Зямщиц-старший и этот Масайтис находились в кухне, похоже, пили чай и разговаривали. Запись плохая: то ли самовар шумел, то ли чайник — какой-то фон идёт.

— Может, кот мурлыкал? — съязвил Арчеладзе.

— Никанорыч!.. А дальше сам послушай, — он подал кассету. — Перематывать не нужно.

Полковник вставил кассету в магнитофон. И сразу услышал вкрадчивый голос с прибалтийским акцентом. «Тебе хорошо… Сознание чистое, память светлая… Ты отдохнёшь и всё вспомнишь… Мы с тобой поедем в горы… Ты помнишь горы? Там лес, птицы поют, речки шумят. Мы пойдём с тобой по горам, по тем местам, где ты ходил один. Потом мы спустимся в пещеру… Ты же бывал в пещере?..»

И только сейчас, спустя сутки, Арчеладзе вспомнил парапсихолога с сумасшедшими глазами и ощутил озноб на затылке: всё, что предсказывал этот шарлатан, — сбылось! Другой же шарлатан тем временем почти пел: «В пещерах растут сталактиты и сталагмиты. Они как сосульки, такие звонкие, если ударить молоточком… Ты обязательно вспомнишь, где шёл, потому что у тебя светлая и чистая память…

Мы никого не встретим, потому что в горах никого нет. И в пещерах никого нет… Мы возьмём самые яркие фонари и разгоним тьму. А когда светло, нечего бояться… Ты же ничего не боишься!..»

Подобных ласковых увещеваний было минут на двадцать. Дослушав запись, полковник вынул кассету и положил себе в стол. Воробьёв ждал реакции начальника, но не дождался.

— Слушай, Володь, — панибратски сказал Арчеладзе. — Ты веришь этим парапсихологам, экстрасенсам?

— Не, я не верю, — без сомнения отмахнулся Воробьёв. — Но гипноз, воздействие на подсознание — это да.

— А я, кажется, начинаю верить, — признался полковник. — Ладно, иди работай.

— У меня ещё не всё!

— Ну, говори.

— Машинистка стучит.

— Ей положено стучать.