Сокровища Валькирии: Звёздные раны

У академика было ощущение, что Мамонт уходит куда-то на смерть, на какую-то добровольную казнь. В его тогдашнем представлении столь нежное, трепетное прощание не могло иметь никакой иной подоплёки, и хотелось через собственное отношение к этой женщине крикнуть: "Безумцы! Что вы делаете?!"Он ещё не подозревал, что между мужчиной и женщиной могут существовать не только брачные, а другие отношения, и воспринимал всё по-житейски. И когда Мамонт ушёл, Насадный сдёрнул с вешалки плащи, бросил в руки Дары.

— Иди и догони его! Иди же, иди, жалеть будешь! 

Она была грустной, но тут рассмеялась.

— Почему? Я никогда ни о чём не жалею.

— Но вы же по-живому резали.

— Пожалуй ты прав. По-живому, — согласилась Дара. — Это естественно. Несколько лет мы были вместе, почти неразлучны, но только я получила другой урок.

— Урок? Что это значит? Какой к чёрту урок, если ты его любишь?

Реакция последовала совсем неожиданная: она вновь стала грустной, хотя в уголках губ ещё жила улыбка.

— Это слово совсем не подходит к нашим отношениям. Я его не любила. Никогда.

— В таком случае я ничего не понимаю в женщинах, — заключил академик.

— Думаю, понимаешь, — заметила она и кокетливо усмехнулась. — Помню как ты смотрел на меня в Латанге. Но это к нам с Мамонтом не относится. Я служила ему и ничего больше, как и тебе буду служить.

— Мне? Зачем мне служить? — опешил Насадный.

— Таков мой урок. Я — Дара. Без меня ты ничего не можешь сделать, соприкоснувшись с миром кощеев.

Чтобы не выглядеть растерянным и бестолковым, академик решил не задавать лишних вопросов с трудом принимая условия какой-то авантюрной, неподвластной его логике игры, и всё таки иногда не выдерживал.

В аэропорту Пулково Дара вручила новый паспорт и внезапно ошарашила жёсткой и безапелляционной командой:

— Всё время держись строго за моей спиной. В твою сумку я положила автомат и боеприпасы. Нужно пройти спецконтроль.

— Зачем нам нужен автомат? — тупо спросил он. — Ты собираешься отстреливаться от кого-то?

— Это твоё оружие, и отстреливаться будешь ты. В случае, если меня не будет рядом.

Её непререкаемый тон, с одной стороны, нравился Насадному — Дара знала, что делала, и до Латанги они долетели без всяких приключений, протащив оружие через два спецконтроля; с другой — академик постоянно ощущал уязвлённое самолюбие и ущемлённую собственную волю. Пока совершали перелёты и пересадки, она казалась жёсткой, отстранённой и говорила мало, лишь дежурные фразы-команды, и поймать её взгляд было совершенно невозможно. В самолёте от Красноярска ему показалось, что Дара на минуту задремала, и Насадный, не скрываясь, стал рассматривать её лицо, вспоминая первую встречу в Латанге и произнесённое сокровенное — тс-с-с…

— Не отвлекай меня, — металлическим голосом проговорила она, не поднимая век. — Отвернись и смотри в иллюминатор.

Он отвернулся и не смотрел до самого конца пути… В латангском аэровокзале Дара оставила его с сумками, а сама скрылась за зелёной занавесью, разделяющей здание надвое. И в тот же миг он почувствовал свою беззащитность. Словно голый стоял среди толчеи! И каждый мог оскорбить, обидеть, отнять вещи или сделать какую-нибудь гадость. Он противился этому незнаемому раньше ощущению и ничего не мог поделать с собой, пока она не вернулась.

— Твой город погиб, — сказала Дара. — Потому что полностью находится во власти кощеев. Они контролируют всякий доступ к нему, и без их ведома попасть туда очень трудно. Но возможно. Займи освободившееся место, сядь и жди меня. Я пойду искать пути.