Сокровища женщин Истории любви и творений

Между тем репетиции, лесные прогулки, бесконечные дали… «Первый и единственный за эти годы мой более смелый шаг навстречу Блоку был вечер представления «Гамлета». Мы были уже в костюмах Гамлета и Офелии, в гриме. Я чувствовала себя смелее. Венок, сноп полевых цветов, распущенный напоказ всем плащ золотых волос, падающий ниже колен…

Блок в черном берете, в колете, со шпагой. Мы сидели за кулисами в полутайне, пока готовили сцену. Помост обрывался. Блок сидел на нем, как на скамье, у моих ног, потому что табурет мой стоял выше, на самом помосте. Мы говорили о чем-то более личном, чем всегда, а главное, жуткое – я не бежала, я смотрела в глаза, мы были вместе, мы были ближе, чем слова разговора.

Этот, может быть, десятиминутный разговор и был нашим «романом» первых лет встречи, поверх «актера», поверх вымуштрованной барышни, в стране черных плащей, шпаг и беретов, в стране безумной Офелии, склоненной над потоком, где ей суждено погибнуть. Этот разговор и остался для меня реальной связью с Блоком, когда мы встретились потом в городе уже совсем в плане «барышни» и «студента». Когда, еще позднее, мы стали отдаляться, когда я стала опять от Блока отчуждаться, считая унизительной свою влюбленность в «холодного» фата, я все же говорила себе: «Но ведь было же…»

Пройдут два года без особых событий, кроме внутренних, тайных, с погружением в мистику поэтических и религиозных переживаний, возбужденных у начинающего поэта лирикой Владимира Соловьева. Впервые стихи пишутся почти ежедневно, все впечатления туманно и глухо под знаком девушки, которая стала предметом любовных томлений и поэтических грез юноши. 29 января 1901 года Блок написал стихотворение, казалось бы, столь простое.

Ветер принес издалёка
Песни весенней намек,
Где-то светло и глубоко
Неба открылся клочок.
В этой бездонной лазури,
В сумерках близкой весны
Плакали зимние бури,
Реяли звездные сны.
Робко, темно и глубоко
Плакали струны мои.
Ветер принес издалёка
Звучные песни твои.

Это один из первых шедевров лирики Блока. Призвание и предмет его поэзии определились: это любовь к Прекрасной Даме. Лирика и философия Владимира Соловьева воссоздали в России на рубеже столетий ауру и мистику неоплатонических озарений, в русле которых молодой поэт набрасывал поэтический дневник в течение двух лет, 1901-1902 гг, в Петербурге, в Шахматове, в лесах и даже в Боблове, рядом с девушкой, в которую он влюблен, и она влюблена, с пробуждающейся чувственностью, с жаждой признания, но оба хранящие в глубине души все волнения любви под внешне спокойной светкостью, что воспринимали за холодность и впадали в отчаяние, вплоть до разрыва с ее стороны, с его исчезновением и появлением вновь, когда он обрел язык любви – стихи, но поэтически неопреленные, мистически окрашенные для автора, по сути, лишь с отдельными приметами города и прекрасной природы, что станет лишь через ряд лет предметом поэзии Блока, вместо отлетевшей в пустоту мистики.

Между тем барышня взрослела, училась в Бестужевских и Драматических курсах, могла не отозваться на предложение руки и сердца, когда столько зауми звучит, вместо простых слов любви и признания. Саша Блок, готовясь к решительному объяснению с девушкой, купил револьвер и набросал записку, мол, причины его ухода из жизни вполне «отвлеченны». В самом деле, он ждал отклика от Прекрасной Дамы, признания от Вечной Женственности, воплощением которой была Любовь Дмитриевна в его глазах. А если не будет отклика, как жить? Зачем жить? Речь шла меньше всего о женитьбе и даже о любви в обычном смысле.

История любви Блока и Менделеевой воссоздана в комедии «Соловьиный сад», на основании воспоминаний и писем, с погружением в атмосферу эпохи модерн, что современники воспринимали и как декаданс, только одни им упивались, другие сознательно старались преодолечь его мистику и эротику. Богоискательство интеллигенции (ничтожно малой ее части) было настоено отнюдь не на вере, а эротике, или Эросе, если угодно, с утверждением свободы в сфере любовных чувств. Подобная установка отдает ренессансом, но отнюдь не религиозным или духовным, а культурным, когда взаимоотношение полов меняется – к большей свободе или распущенности, это уж кто к чему горазд.

Саша Блок, внешне импозантный, красавец-мужчина, а вскоре в ореоле поэта, должно сказать, вообще в жизни, в семейном кругу, в кругу друзей, был совсем иной, прост, дурашлив, как подросток, иногда, казалось, до невменяемости. При этом любовь, влюбленность, чем он жил как поэт, у него не имела ничего общего со стихией Дон Жуана, который стремился не к любви, а к обладанию, то есть к сексу. Вот порывов в этом плане у Блока не было, между тем как барышня отчаивалась: ей уже 20, а никто не признавался ей в любви, не целовал даже руки, не домогался большего, как у ее подруг.