Генри с изумлением, про себя:
– Вправду тронута до слез? И взгляд влюбленный, как стрела, пронзила и впрямь до судорог наслаждения, а очи черные сияют светом, пленительным до неги и любви.
Молли, торжествуя про себя:
– Что с вами, граф? Иль в самом деле вы Адонис, чья душа с таким трудом выносит любовь самой Венеры?
Генри выпрямляется:
– Я – Адонис, а вы Венера? Вы это разыграть хотите здесь и на виду у всех? Мысль хороша, но я плохой актер. – Оглядывается, ищет кого-то глазами. – Шекспир же, молодой душой, для роли Адониса, конечно, староват. Но есть у нас Уилли, вот кому роль эта впору. С ним сыграйте пьесу, которую Шекспиру сотворить с поэмой под рукой – пустяк.
Мэри Фиттон, слегка смущенная:
– Но, граф, я вижу в вас Адониса. Венера недаром же в него влюбилась страстно, совсем, как смертная, а не богиня, поэтому беспомощнее нас.
– И в самом деле!
– Нам справиться с Адонисом нетрудно, и жив остался бы, а уж как счастлив!
Генри, уводя в сторону Молли:
– Вы знаете, я, как Шекспир, восхищаюсь красотой Уилли, при этом вовсе неравнодушен к женщинам, я не Адонис…
Мэри Фиттон, оглядываясь:
– Шекспир?
Генри, лукаво взглядывая на Мэри Фиттон:
– Я скажу больше, он страстно влюблен в одну даму.
Молли быстро, страстным полушепотом:
– Откуда вы знаете? Неужели он выбрал вас в наперсники?
– Нет. Он поет любовь, из его сонетов.
– Вы знаете, кто она?
– Кто бы она ни была, поэт обессмертил ее.
– Значит, вы не знаете, кто она?
Генри смеется:
– Никто не знает. Шекспир держит имя своей возлюбленной в тайне, по ее просьбе или приказанию. Я думаю, она просто замужем, и связь с поэтом, конечно, должна хранить в тайне от света. Но, кажется, я начинаю догадываться, кто она.
– Кто же?
Граф Саутгемптон, взглядывая вдоль анфилады комнат, видит, как в сторону поспешно уходит Шекспир. А Мэри Фиттон останавливается у зеркала.
Звучит музыка. В просторном зале танцы. Граф Саутгемптон, которого не оставила в покое Мэри Фиттон, танцует с нею.
Генри восклицает:
– О, боги! От любви твоей, ну, кто бы смог отказаться? И старец полумертвый, помолодев, вернулся б к грешной жизни.
Молли в восторге:
– Ах, вы заговорили, как Шекспир!
Генри, покачав головой:
– Но тут одно лукавство, как я вижу, не без участья матери моей. Признайтесь!
Мэри Фиттон продолжает игру:
– В чем? Что я в вас влюблена?
– Я говорю: лукавство ваше мило, но от него страдает наш Шекспир, достойнейший из смертных среди нас.
– Актер?
– Поэт! Он в вас влюблен и любит вас, не так ли?
– Он вам сказал?
– О том поет в сонетах, о чем вы лучше знаете меня.
– Нет, он поет в сонетах вас с Уилли.
Генри решается высказаться прямо:
– То отголоски песен о любви, любви к прекрасной даме… И я, признаюсь, по-прежнему, как в юности, влюблен, вот почему я не хочу жениться и предаваться у себя страстям, что лишь уводит от мечты моей о совершенном счастье.
Мэри Фиттон, с изумлением оглядываясь вокруг:
– Кто она?!
– Увы! Ее здесь нет, иначе был бы я счастливейшим из смертных.
Граф Саутгемптон прикладывает палец к губам и, поклонившись даме, удаляется, не очень довольный тем, что раскрыл свою тайну. Мэри Фиттон явно озадачена.
2
Постоялый двор в Кошэме. Свидания были часты, Молли умела их устраивать; любуясь ею, Шекспир нередко задумывался, и она спрашивала: «Что такое, Уилл?»
Кажется, еще никого так не возвышала любовь, как Шекспира, и это была высота, с которой поэт окидывал мир в его прошлом и настоящем, при этом он выступал прототипом своих персонажей, бросающих вызов судьбе и времени.
– Что такое, Уилл?
Уилл
64
– О, Боже! Весь побледнел, и на глазах слезы… Не пугай меня! Не сходи с ума!
Уилл (в беспокойстве носясь по комнате)