Сокровища животного мира

С наблюдательного пункта, где меня никто не видел и не чуял, открывалось широкое пространство обнаженного лесного дна, начинавшегося от ручейка, полузадушенного массой пышной растительности, и глиняного обрыва за ним до площадки, сплошь усыпанной недавно упавшими плодами. Я устроился в своей засаде после половины четвертого, приготовившись к тому, что мне придется ждать часа два, и надеясь притерпеться к укусам муравьев и прочих насекомых, а заодно, может быть, мельком увидеть обезьян, диких кошек или живность покрупнее. Но я ошибся в расчетах. Как только я затих, полоски бурого и рыжего цвета замелькали среди листвы и корней.

Через полчаса лесная жизнь потекла по-прежнему, а обо мне окончательно забыли. Отовсюду стали выскакивать юркие коричневые существа — они носились туда-сюда, совали носы в ямки, привлекшие их внимание, садились столбиком и принюхивались, терли рыльца маленькими кулачками и затевали возню, как ребятишки, подражающие взрослым борцам.

Лежа в своем убежище, которое уже кишело муравьями, я вдруг стал молиться — раньше я и понятия не имел о том, что это такое, а впоследствии мне ни разу не удалось вернуть это состояние. Я молился неведомо кому. Человек религиозный, без сомнения, адресовался бы к своему христианскому, буддистскому или магометанскому богу — всемогущему, прекрасному и преисполненному святости, но я, к счастью или к несчастью, правильно или по ошибке, создан как-то иначе. Моя молитва была обращена ко всем людям и причинам, которые дали мне возможность видеть то, что я вижу, ко всем бессмертным силам и стечениям обстоятельств, создавшим эту сиюминутную жизнь, которая разворачивалась перед моими глазами в торжественной, не поддающейся описанию красоте. Я горячо благодарил за то, что мне дарована возможность видеть своими глазами все это совершенство, прежде чем своекорыстная, склочная алчность нашего рода сотрет его с лица земли, норовя урвать побольше места для своего организованного, не знающего счастья убожества.

Передо мной возник мир столь совершенный, столь неподвластный времени, столь очаровательно изысканный, что все внутри у меня сжалось, словно готовясь разрешиться рыданиями, болью, радостным смехом. Никто, кроме вас, не знает, что вы чувствуете, когда видите маленькое, беспомощное существо, такое прелестное, нежное и трогательное, что вам хочется прижать его к себе, осыпать ласками и никогда не выпускать из объятий. В этом чувстве — секрет очарования диснеевских зверюшек, основа материнской любви и глубинная суть симпатии и сострадания.

Надо мной громоздился во всей своей необъятности первобытный лес, сквозь который просачивался золотой солнечный свет, как и в ту пору, когда жизнь впервые затеплилась на Земле. Внизу простирался мир фантастически переплетенной листвы и корней, извитых как жилы ползучих лиан. А во чреве этого лесного колосса топотали шуршащие лапки крохотных крыс, пушистых белочек, чешуйчатых ящериц и бесчисленных пичуг. Свободных, привольно живущих в бесконечном изобилии своих маленьких жизней.

Все это я увидел, лежа в своем укрытии. Деомисы, длинноногие мыши, проскакивали мимо меня парами на длинных задних лапах, словно на пружинках — гладкая оранжевая шкурка так и светится в рассеянном свете, белое брюшко ослепительно, как снег. Комочки красноватого меха выныривали то там то сям из зарослей, а временами они появлялись на открытых песчано-илистых отмелях, опираясь на светлые ножки-ходули и голые хвостики. У болотной крысы (Malacomys) с наступлением сумерек полно дел: надо порыскать в поисках подходящих кормовых угодий, почистить густую мохнатую шерстку, распушить предлинные усишки, людей посмотреть да себя показать.

Никогда раньше, до тех пор пока перед моими глазами не заиграл калейдоскоп маленьких жизней, я не подозревал, что крысы так общительны и так любят поболтать. Представители каждого вида, встречаясь с себе подобными, нескончаемо перенюхивались и перефыркивались, гонялись друг за другом, играли, резвились и дружно принимались рыться среди корней. Представители разных видов при встрече или расходились сразу, или вставали столбиком, прижав крохотные кулачки к груди в боксерской стойке; принюхиваясь, они глядели на чужака сквозь веер трепещущих усиков. Подчас обе разом шлепались на растопыренные ладошки и, стоя на четвереньках, глядели исподлобья, как старый конторский писарь поверх очков. В этом миниатюрном мире, казалось, никто никого не обижал.

Четверка маленьких красновато-бурых мышей Hylomyschus Stella собралась вокруг участка лиственного перегноя почти напротив моей засады. Две из них играли некоторое время около этого места, и уже почти стемнело, когда к ним присоединились товарки — одна, за ней другая. Я осторожно переместил свой бинокль, и вся сцена оказалась передо мной как на ладони. Они вели себя точно так же, как и все здешние крысы и мыши.