Сокровища животного мира

Тут в лагерь явился Фауги — он уже набил все пробирки пауками и прочей мелочью. Я посвятил его в свою тайну и послал в лес вызывать всех при помощи диковинного телеграфа, изобретенного охотниками. То ли из-за густоты леса, то ли из-за прихотливого расположения деревьев, но вы можете видеть человека в просвет между стволами и звать его, пока не надорветесь, а он не услышит ни звука. Единственный звук человеческого голоса, который может разнестись по лесу, — пронзительный, протяжный, вибрирующий вопль высоким фальцетом. Этот клич и взмыл теперь ввысь среди деревьев, сразу же вызвав отклики с разных сторон. Через несколько минут нас оказалось уже семеро, и я поведал всему отряду о своем открытии.

Фауги и Басси были откомандированы на ближайшую поляну за охапками сухой травы, а остальные принялись дружно расчищать пространство вокруг пустотелого колосса не только от подроста, но и от многочисленных деревьев. Это был титанический труд — при помощи длинных ножей и «друзей траппера» нам нужно было свалить множество деревьев толщиной не меньше среднего дуба в английском парке, чтобы они не заслоняли нам крону гиганта. Вдобавок приходилось опасаться, что какое-нибудь дерево обнаружит склонность свалиться и обрести покой на месте нашего лагеря. Мало того, листва наверху сплелась в такой плотный и густой полог, что приходилось посылать наверх тех, кто полегче, срезать лианы, чтобы дерево вообще могло упасть. Подчас дерево, подрубленное под корень, оставалось стоять, держась лишь на петлях лиан.

Когда Фауги и Басси вернулись с громадными охапками сена, у нас уже была расчищена широкая площадка, посере­дине которой в печальном одиночестве возвышался лесной колосс.

— Неси много зеленый листья, — крикнул я, и все броси­лись резать охапками зеленые ветки, нагромождая их у подножия дерева. Я же тем временем доставил ружья, боеприпасы, банки с керосином и приготовил сети.

В разгаре нашей бурной деятельности явился довольный Джордж, замыкавший небольшую цепочку носильщиков, на­груженных самыми разнообразными товарами, кудахтающей птицей и прочими съестными припасами. Я радостно сообщил ему о своем открытии, о всех приготовлениях и планах действий. Джордж включился в дело со свойственной ему готовностью, и вот работа снова закипела у подножия громадного дерева.

Прежде чем описывать дальше все, что тогда происходи­ло, хочу разъяснить одно обстоятельство. Мне не раз случалось и в прошлом слышать суровые обвинения в жестокости. Я прекрасно понимаю, почему защитники живот­ных впали в такую ошибку, ведь они привыкли (а может, и не привыкли) к европейским лесам и деревьям. Но в том-то и дело — и я все время это подчеркиваю, — что тропические леса на наши абсолютно не похожи. Громадное дерево, в котором затаились животные, поднималось в такую высь и было увенчано такой чудовищной кроной, что не меньше трети его было недосягаемо для выстрела с земли, а большая часть ствола и сучьев вообще была не видна. Ствол тянулся гладкой ровной колонной на высоту примерно в двести футов, и все дыры или щели, через которые можно было выбраться из дупла, похожего на трубу, располагались либо у подножия, либо у основания гигантских сучьев на громадной высоте. Кроме того, у нас было всего два ружья, поэтому приходилось стоять прямо под деревом — иного выбора просто не было. Так что шансов на спасение здешние животные, несомненно, имели намного больше, чем какой-нибудь фазан в «спортивной» Англии.

Подножия деревьев в африканских лесах часто представ­ляют собой звезду, состоящую из громадных, нередко превы­шающих толщину тонкой кирпичной стенки лопастей, кото­рые тянутся вверх футов на двадцать, где сливаются со стволом, оттуда они спускаются к земле, расходясь на много ярдов друг от друга. Эти структурные элементы несут такие же функции, что и контрфорсы соборов или центральный брус Т-образной, балки. Основания самых больших деревьев сплошь состоят из лопастей, расходящихся по радиусам во все стороны. В образованную двумя лопастями треугольную камеру можно свободно загнать грузовик. И большинство деревьев внутри выкрошились настолько, что от них оста­лись одни оболочки, гораздо более тонкие, чем стенки фабричных труб.