Сони — представители самой необычной группы животных. В систематике она располагается где-то между белками и крысами. Большинство сонь обитает в тропических лесах; у них пушистые хвосты, и сами они намного крупнее европейских. Те два вида, которые попались нам, были ровного серого цвета, одна побольше и с голубоватым оттенком, другая отливала розоватым. Это поразительно красивые зверюшки и всегда ослепительно чистые.
Рядом с сонями (графиуридами) на столе лежала белочка, которую мы тут же окрестили «расписной». Мордочка и брюшко были у нее огненно-оранжевые, а спинка переливалась ярким зеленым блеском. Пушистый хвост, похожий на плюмаж, распадался на две стороны по горизонтали, как птичье перо, и шерсть была наполовину оранжевая (ближе к коже), наполовину коричневая. Впоследствии мы узнали, что эта полосатая белка (Funisciurus auriculatus) ведет ночной образ жизни, а днем прячется в дупле.
Наконец, у нас были три шипохвоста Фрезера и тот зверек, который у меня на глазах улетел с дерева. Это был тоже шипохвост, но совершенно другой разновидности: по окраске он почти не отличался от настоящей белки. Серебристый шипохвост (A. beecrofti) — единственный из шипохвостов, ведущий дневной образ жизни. Его шелковистая шкурка была ярко-зеленой сверху и самого насыщенного золотого цвета, какой только можно вообразить, — понизу. Немного спустя мы поймали живьем еще одного такого шипохвоста и были вознаграждены удивительным и необъяснимым открытием: каждый вечер, как только стемнеет, его ярко-зеленая шерстка становилась пестровато-серой, а золото превращалось в красновато-оранжевый цвет. Мы было подумали, что все дело в оптической иллюзии, порожденной светом ламп, а потом решили, что это два разных вида, сильно отличающиеся по окраске. И только после того, как зеленое с золотом животное, убитое ночью, наутро при дневном свете оказалось серо-оранжевым, мы разгадали загадку.
Кроме разложенных по столам охотничьих трофеев у нас имелся улов живых пленников. Среди них были не только вышеперечисленные животные, не считая летучих мышей, но и еще два вида белок: одна длиной больше шестидесяти сантиметров, бурая с пестринкой и с почти голым брюшком, а вторая, поменьше, — зеленовато-бурая с серым оттенком сверху и серовато-желтая снизу — масличная белка (Protoxerus stangeri) и гамбийская солнечная белка (Heliosciurus gamblanus).
Мы очень увлеклись и были в полном упоении от своей удачи, поэтому заметили грозящую нам опасность слишком поздно. Впопыхах, да и просто по невежеству, мы оставили огонь у корней дерева. Услышав оглушительный рев, мы бросились назад — посмотреть, в чем дело. Все дерево изнутри занялось пламенем; раздутое тягой, образовавшейся в стволе, как в гигантской трубе, пламя факелом рвалось из вершины дерева. Мы быстро прикинули, куда оно может упасть, и поспешили перенести подальше самые непрочные постройки нашего лагеря.
Два дня и две ночи пламя гудело и ревело в пустом стволе, хотя с самого начала он казался тонким, как скорлупка. И когда в глухую полночь наступила развязка, мы уцелели только по божьей милости. Дерево грянулось оземь, сбив ряд других деревьев, словно строй кеглей. Упади оно в нашу сторону, от нас бы и мокрого места не осталось.
Когда мы узнали, что в деревьях таятся самые ценные для нас животные, мы принялись систематически обследовать лес. Наш траппер, расставлявший ловушки, получил указание отмечать зарубками дуплистые деревья, которые попадутся ему при ежедневных обходах; коллекторов, прочесывавших лес в поисках мелких животных, снабдили ножами, чтобы вырезать кресты на коре деревьев. Все эти деревья мы нанесли на самодельную топографическую карту нашего района и обрабатывали их по очереди. Каждое дерево занимает в моей памяти особое место; каждое задавало нам новые задачи и было само по себе целым открытием.
Множество деревьев, которые мы подвергали операции выкуривания, оказались необитаемыми, а другие вознаграждали за труды одной-единственной белочкой. Но у каждого дерева нам приходилось терять часы драгоценного времени на вырубку и расчистку окружающей растительности.
Одно дерево запечатлелось в моей памяти особенно ярко. Подобно многим нашим самым удачным находкам, оно было совсем рядом с лагерем. Утро выдалось суматошное. Накануне я не спал до полчетвертого утра, разбирая богатый улов, собранный с ловушек, поэтому мне было решительно не до африканских шуточек. С самого рассвета я работал в противомоскитной палатке. Вокруг кипела обычная хозяйственная жизнь, но часам к десяти я все чаще стал обращать внимание на Гонг-гонга, слонявшегося без дела. Я безжалостно прогнал его и снова с головой зарылся в бумаги. Через несколько минут он был опять тут как тут.
— Какого черта тебе надо? — зарычал я на него.
— Я найди дерево, хозяин, — последовал неожиданный ответ.