Сокровища

Наконец она заставила себя тронуться с места. Джованни предупредил ее, чтобы она не входила во дворец через парадную дверь, а обошла бы кругом и отыскала вход для прислуги. Ей потребовалось время, чтобы найти его. Она поднималась и опускалась по мраморным ступеням вокруг огромного здания.

— А, девочка из коралловой лавки, — произнесла женщина плотного сложения. Пьетра была поражена заурядностью ее неаполитанского выговора. Она ожидала чего-то более экзотического, словно очутилась в другой стране. Женщина оглядела девочку сверху вниз. — Герцог ждет тебя в музыкальном салоне, — неодобрительно сказала она. — Гидо! — Появился юноша, немного старше Пьетры, и велел следовать за ним. Они прошли через большую кухню, затем по коридору сквозь такое количество дверей, что и не сосчитать, и вошли в зал с высоким сводчатым потолком и такой тяжелой и большой хрустальной люстрой, что ей было страшно проходить под ней. На стенах висели портреты в золоченых рамах.

Она услышала музыку, которая зазвучала громче, когда Гидо открыл пару двойных дверей и они вступили в сверкающую белую комнату: стены, потолок, мебель — все было белым, кроме золотой отделки и золотой арфы, стоящей в углу.

Самое большое зеркало, которое она видела в своей жизни, висело над камином и отражало всю комнату вместе с ней.

Возле окна, выходящего на море, за белым роялем сидел герцог и играл восхитительную мелодию. Глаза его были закрыты.

Пьетра услышала звук закрывающейся двери и, обернувшись, обнаружила, что юноша исчез. На мгновение ее охватила паника, но музыка успокоила ее, и она подошла поближе к роялю, чтобы посмотреть, как длинные тонкие пальцы герцога двигались по клавишам из слоновой кости. Музыка стала быстрее и громче, голова герцога качалась в такт музыке так, что его шелковые волосы падали на лицо. Пьетре было интересно, сколько ему лет. Он казался молодым и старым одновременно.

Герцог ударил по клавишам в последний раз, и зазвучала долгая низкая нота, потом глаза его открылись и посмотрели прямо на Пьетру. Он, казалось, не был удивлен, увидя ее.

— Ты играешь, синьорина? — Она покачала головой. — Нет, конечно, не играешь, но, возможно, однажды тебе захочется научиться?

Сидеть за таким замечательным инструментом в такой комнате и играть красивую музыку… Да, ей хотелось бы научиться. Но она только сделала реверанс и быстро передала ему коробку.

— Пряжки, ваша светлость.

Он взял коробку и отложил ее в сторону, а Пьетра спрятала руки за спину. Хотя она терла их бесконечно долго, ногти оставались черными от постоянной чистки плиты. Отмыть было невозможно, и она не могла перенести, что он их увидит.

Поднявшись со стула, герцог направился к столику под зеркалом, где стояли графин и несколько кубков.

— Как тебя зовут, дитя? — спросил он, наполняя бокалы из графина вином цвета жидкого золота.

— Пьетра.

— Ах, да, — сказал он, словно слышал прежде, но просто забыл. — Не хочешь ли бокал вина, Пьетра?

— Нет, ваша светлость. Я должна вернуться в магазин.

— Пожалуйста… — Он протянул ей бокал. — Зачем тебе торопиться? Твой хозяин знает, что ты у меня, и я уверен, он рад иметь такого покупателя. Если ты побудешь со мной, я могу вернуться в магазин и купить что-нибудь еще…

Пьетра в замешательстве заморгала глазами. Почему такой важный господин, как герцог, хочет задержать ее еще на несколько минут? Поручение она выполнила, ей нужно уйти.

Но он все еще протягивал бокал.

— Ты пила прежде вино? — спросил он.

Она кивнула. Каждый неаполитанский ребенок, даже самый бедный, с детства имел представление о вине.

— Конечно, ты пробовала. Но это — особенное. Оно называется «Слезы Христа». Я подумал, что тебе оно может особенно понравиться, потому что виноград, из которого его делают, растет на склонах Везувия.

Ее смущение все усиливалось. Неужели он делает намек, что знает о ее дне рождения, о значении этой даты? Такая возможность одновременно и пугала, и волновала ее. Рука, независимо от нее самой, потянулась и взяла бокал.

Она подождала, пока он пригубит из своего бокала, затем сделала то же самое, осторожно подняв бокал к губам, боясь, что он может в любую минуту разбиться. Вино было прохладное и восхитительное, ничего общего не имеющее с той невыдержанной едкой бурдой, которую ей регулярно давали за столом. Она на мгновение закрыла глаза, чтобы лучше почувствовать его на языке. Когда вновь открыла их, герцог, улыбаясь, смотрел на нее.

— Я вижу, ты знаешь, как почувствовать вкус, Пьетра. Ты знаешь, как наслаждаться своими чувствами.

— Я… я должна идти, — запинаясь, вымолвила она. Пьетра внезапно ощутила, что в его обществе она будто задыхается. Она вспомнила рыбу, которую вытаскивали из лодок, все еще живую и бьющуюся на причале. Она не могла больше здесь находиться, как и рыба жить без воды. Она здесь чужая.

Но герцог продолжал улыбаться.

— Неужели здесь так ужасно, Пьетра, что ты не можешь дождаться момента, чтобы уйти?

— О нет, — быстро ответила она. — Здесь красиво.

— А ты видела только малую часть. Если ты останешься со мной, гораздо больше увидишь… испробуешь… узнаешь.