Сокровище альбигойцев

В Марии катары видели символ своей Церкви Любви, которая воплощала женский принцип божества Santa Gleiyzaи была Церковью Высшей Любви. Эти взгляды были вполне естественными, хотя и в высшей степени еретическими. Для них Мария была христианской «Майей» (для необразованных язычников еще не матерью Бога, но матерью богов), и даже Мани — плодотворный принцип, дающий любовь к ближнему и дарящий небесного Манна (Manna). Так во времена язычества в Эфесе поклонялись Диане, на фригийской горе Ангдистис под знаком метеорита — Кибеле и в Вавилоне — богине Иштар. Иштар, как известно, символизировала Люцифера-Венеру, вечернюю и утреннюю звезду, которую эллины называли также Геспером. Так замкнулся круг, в котором заключены сады Гесперид с их Чашей возрождения, корона Люцифера, или вавилонского дракона, и грешная гора Грааля-Венеры.

Теперь нам также понятно, почему Экберт Кельнский (сестра которого, святая Елизавета, исповедовалась у пользующегося самой дурной славой немецкого инквизитора Конрада фон Марбурга) из Манисолы (утешение высочайшей любовью) сделал малисола(помощь от Зла) и почему правоверное христианство прокляло Грааль и пошло против него походом.

Грааль — каким его нашел Вольфрам с помощью своего поручителя Киота — был катарским христианством и одновременно его символом — драгоценным камнем, предположительно выпавшим из короны Люцифера!

30. Об эндуре см.: Molinier C.L‘Endura, coutume religieuse des derniers sectaires albigeois // Annales de la Facult'e des letters de Bordeaux. I ser., III, 1881, p. 282–299; Schmidt Ch.Op. cit. Vol. II, p. 103; D"ollinger J. von.Op. cit. Bd. I, S. 193, 221, 225.

31. В связи с «горой очищения Данте», Камперс (S. 62 sqq.) сообщает следующее: «Происходящее от индийских мифов представление о непреодолимых, высоких, до небес, горах, у подножья которых (или на вершине) находится райский сад, сохранилось на протяжении всего Средневековья. Уже Ефрем Сирин воспел такую райскую гору. Она строилась постепенно, достигая все большего великолепия.

Слегка лишь виднелось сокровище
Над кромкою каменной кладки.
Но было дороже оно
Любой драгоценности мира.

Ефрем также знал, что драгоценные камни лежат в раю повсюду, а мужчины и женщины облачены в развевающиеся светлые одеяния.

Перед поэтическим взором Данте восстают — нам неизвестно, при чьем посредничестве — величественные картины, представляющие гнозис как рассуждение на мифические и библейские темы.

Гора со ступенями уже в гнозисе становится горой очищения. Душе предстоит пройти семь ворот. За последним огненным проходом ожидает прощение, там празднуется свадьба гностической Софии с Христом. Также стих Данте об очищении души во время путешествия заканчивается свадебным шествием Беатриче под мировым древом на вершине горы земного рая. И «возлюбленная первой любви», «окруженная светом», как Данте называл свою Беатриче — совсем как гностики свою Софию, — изображена красками гностической традиции… Описание свадебного шествия под древом — всего лишь позднее преобразование мотива сакрального таинства плодородия, которое выражается в священной свадьбе небесного бога с земной богиней на горе богов под деревом, обнимающим своими ветвями весь мир».

«Нам нелегко указать, что именно в учении катаров наполняло людей таким одухотворенным стремлением к мученичеству. Но действительно, ни одна другая религия не могла назвать больше своих приверженцев, которые, полные решимости и радости, предпочитали смерть, выбирая самые ужасные ее формы, вместо того чтобы стать отступниками своей веры. Если кровь мучеников действительно была бы для Церкви семенами веры, то манихейство стало бы сейчас господствующей религией в Европе. Отчасти это происходило потому, что, согласно вере катаров, мучительная смерть обеспечивает душе возвращение к Богу. Однако человеческие слабости не позволяют духу всегда торжествовать победу над телом, как в случае катаров, чье стремление к мученичеству стало едва ли не притчей во языцех. Во время первых преследований, сведения о которых дошли до нас (это произошло в Орлеане в 1017 г.), 13 из 15 катаров остались несломленными, даже при виде разожженных костров. Они отказались отречься, хотя от этого зависело их прощение, и своей стойкостью повергли в изумление всех зрителей.