Сокровище Беаты

В очередной раз калейдоскоп нахлынувших воспоминаний рассыпался в памяти повзрослевшей Беаты, беспорядочно перемешав мозаичные осколки минувшего. Что же случилось потом…? Потом было судилище, на которое маленькую девочку не допустили. Позже, со слов Николаса, который каким-то непостижимым образом умудрился пробраться в здание городского суда, Беата узнала, что её отца, мастера Ларса Эклунда, и лекаря Бернарда Тёрнера обвинили в чудовищном преступлении, в том, что именно они стали причиной гибели герцогини Глории Ллойд. Управляющий Каймангрота Вильгельм Готлиб, проходивший главным свидетелем по этому надуманному делу, словно злобный цербер, набрасывался с обвинениями то на мастера, то на лекаря, одного обличая в непростительной халатности и неумелой работе, другого – в невежестве и шарлатанстве. В тот день никто из присутствующих в суде не посмел прекословить лживым наветам коварного интригана и клеветника. Даже те, кто не раз обращался за помощью к лекарю Тёрнеру или восторгался тонкой работой мастера Эклунда, малодушно помалкивали, опасаясь навлечь на себя гнев всесильного графа. Этот слизняк много говорил о благородстве семьи Ллойдов: о том, как они приютили бездомных погорельцев, о щедрости хозяина замка, ставшего попечителем городской лечебницы, о великодушной герцогине, исполненной здоровья и жизненных сил, которой ещё бы жить да жить, об её искреннем участии в судьбах простых людей и стремлении помогать им… Закончил своё красноречивое выступление лукавый фразёр тем, что ещё раз упомянул о благородстве герцога Кристофера Ллойда, который не требовал от судей сурового воздаяния виновным в смерти его безвременно почившей супруги, однако, ввиду сложившихся обстоятельств долг честного человека предписывает ему, графу Вильгельму Готлибу, как выразителю интересов господина Ллойда, приложить максимум усилий к тому, чтобы более никто из жителей Валенсбурга не пострадал от преступного пренебрежения обязанностями и непростительного невежества обвиняемых, кои не заслуживают такой высочайшей привилегии, как человеческое доверие. Разумеется, Николас не мог дословно воспроизвести всё то, что нагородил этот болтун Готлиб на долгом и утомительном судебном заседании. Автор кратко пересказывает эту историю лишь для того, чтобы у читателя сложилось более-менее ясное представление о том, как всё происходило на самом деле. Вечером того же дня суд вынес свой окончательный приговор. Лекарю Бернарду Тёрнеру навсегда запретили заниматься врачеванием в пределах города Валенсбург и всех его окрестных поселений. В дополнение к оглашённому приговору было объявлено, что всякий, кто посмеет обратиться за помощью к господину Тёрнеру, будет обвинен в умышленном соучастии в запрещённых законом деяниях. Лечебницу высочайшим указом бургомистра приказано было временно закрыть, все сосуды с колдовским зельем опорожнить, а порошки, мази и травы придать огню. Судебным постановлением мастеру Ларсу Эклунду возбранялось заниматься своим ремеслом, а страже надлежало произвести обыск и конфискацию всего инструмента по месту его проживания, само же здание мастерской закрыть, двери опечатать. В тот вечер Беата сидела на кровати в своей комнатке на втором этаже и задумчиво смотрела в окно. Рядом лежала её любимая кукла, подаренная миссис Ллойд – прекрасный принц, которого она выбрала во время последней прогулки и так и не смогла вернуть. Беата хорошо помнила, как неслышно отворилась дверь и за спиной раздался родной отцовский голос:

– Ну, здравствуй, доченька…

Потом приходили какие-то люди, что-то искали, выносили, но это уже было неважно. В семье Эклундов, несмотря на беду, непрошено ворвавшуюся в их дом, как это ни странно, случился самый счастливый день. Они стояли втроём, крепко прижавшись друг к другу. Отец держал на руках свою дочь, а та, прильнув к нему головой, тихонько мурлыкала любимую песенку, которую они так часто напевали вдвоём, прогуливаясь по лесным тропам и цветущим лужайкам, распластавшись на горячем пляжном песке или во время отдыха в мастерской, валяясь в ворохе кудрявой стружки. Сзади, прислонившись к широкой спине Ларса Эклунда, едва слышно, нараспев, словно колыбельную, подпевала дрожащим голоском София. После бессонных ночей, тревог и ожиданий лицо её выглядело осунувшимся, усталым, но глаза… глаза светились тихим счастьем…