Сокровище Черного моря

Ответа не было. Он подождал несколько секунд, затаив дыхание. Ничего не было слышно. Тогда он шумно откашлялся, встал и босиком подошел к раскрытому окну. Теплое дыхание ночи было беззвучно. Он сел у окна. Мысли были все так же спокойно мрачны, как и накануне. Спать не хотелось. Он оделся — работа была для него единственным средством отвлечься от тяжелых раздумий. Присел к столу, развернул свои рукописи. Но гнетущее настроение не давало сосредоточиться.

«Плохо, друг мой, плохо», — сказал он себе. Решение проблемы, над которой он бьется, пока не приближается, а он все глубже и глубже увязает в усложнении своего метода.

— Что же, черт возьми, делать? — спросил он себя во весь голос.

Тишина дрогнула и снова настороженно застыла. Он встал, шумно прошел тяжелыми шагами по комнате, отталкивая ногами попадающиеся на пути стулья, чтобы отделаться от гнетущего впечатления этой тишины. Остановился у окна, облокотился широкими ладонями на подоконник и опять задумался.

«Итак, надо честно сознаться, что это соревнование я проиграл…» — он горько усмехнулся и ударил по подоконнику крепко сжатым кулаком.

— Черт!

В дверь тихо постучали. Калашник, не оборачиваясь, машинально крикнул:

— Войдите!

— Сноп света, ворвавшийся в открываемую дверь, упал на его руку и погас. Кто-то позвал с порога:

— Григорий Харитонович?

— Кто здесь? — обернулся Калашник.

— Это я — Смолин!

— Евгений Николаевич?! — удивился Калашник.

Он подошел к столу, пошарил выключатель и зажег настольную лампу. Свет из-под абажура наполнил комнату тревожным полумраком.

— Извините, что я так поздно… — сказал Смолин. — Но я принужден обратиться к вам за помощью. Мне оказали, что вы остановились в этой гостинице.

— Что такое? — насторожился Калашник. — Да вы проходите, садитесь.

Смолин подошел к столу, но не сел, а стал около стула, держась за его спинку.

— Когда вы приехали? — спросил Калашник.

— Семь часов назад… И не нахожу себе места от беспокойства. Я получил телеграмму от Петрова с просьбой приехать. Но дома его не оказалось, в лаборатории тоже. Я выяснил, что вчера он отправился в Балаклаву… Но он давно уже должен был вернуться. Сотрудники подтверждают: ни разу не случалось, чтобы он не ночевал дома. У меня много поводов для тревоги о Петрове.

Калашник поднял на него глаза.

— Не понимаю… Молодой человек гуляет… Вот и все…

— Вы не видели его днем?

— Я его встретил здесь, в коридоре, рано утром…

— Он… ничего вам не говорил, куда и зачем он собирается?

— Нет.

Смолин отпустил спинку стула и медленно пошел к дверям.

— Куда же вы, Евгений Николаевич? — удивился Калашник.

Смолин остановился, потирая в раздумье лоб.

— Я думаю, что мне следует сейчас же ехать в Балаклаву.

— В такой час?

— Это не имеет значения. Там, где я буду наводить справки, не знают разницы между днем и ночью… Извините меня, Григорий Харитонович. Покойной ночи.

Калашник стоял посреди комнаты возбужденный тем, что услышал. И когда Смолин уже скрипнул дверью, Григорий Харитонович крикнул:

— Стойте! Я пойду с вами!

…Машина вылетела на Проспект Победы, далеко освещая лучами мощных фар тихую и темную в этот час, прямую магистраль.

Смолин смотрел в темноту, крепко держась за петлю в кабине. Рядом с ним, привалившись к подушкам, неподвижно сидел Калашник. Сквозь город они проехали, не обменявшись ни словом. И только, когда в окошко засвистел степной ветер, Григорий Харитонович зашевелился на своем месте.

— А как вообще дела? — спросил он, доставая портсигар.

— Если мы не будем допускать ошибок, — ответил Смолин, — задача будет нами разрешена. Для этого есть все предпосылки.

Он повернулся к Калашнику и взял папиросу из протянутого портсигара. Вспыхнула спичка, блеснули горящие напряжением глаза.

— А что у вас? — спросил Смолин после паузы.

Калашник недовольно засопел и задвигался, словно ему было неудобно сидеть.

— Что ж у нас… Пока особых успехов нет.

Машина крутилась на поворотах шоссе, сбегающего в долину. Небо на востоке чуть-чуть посветлело.

— Нам нужно работать вместе, Григорий Харитонович, — сказал Смолин. Сейчас уже наметились контуры решения проблемы и нужно максимальное сплочение сил. Решение надо ускорить.

Калашник промолчал. Резкий ветер ворвался в кабину. Смолин опустил стекло. Шофер обернулся к ним.

— Балаклавский сквознячок.

Мелькнули высокие кипарисы и темная зелень садов, выхваченная из мрака кинжальным светом фар. Машина пошла по Балаклавской набережной, мимо зданий, уснувших над неподвижной водой залива. Смолин тронул шофера за плечо. Автомобиль остановился около двухэтажного белого здания с ярко освещенными окнами. Евгений Николаевич выскочил из кабины и бросился в дверь. Калашник остался в кабине.

Долго сидел он неподвижно, откинувшись на подушки. Уже в рассветной мгле возникли контуры гор и засветились ворота Балаклавской бухты. Калашник все смотрел перед собой из-под нахмуренных бровей и думал: