"Работать вместе?.. Нет, дороги у нас разные. Вы - под счастливой звездой, Евгений Николаевич, вы - баловень судьбы... имеете все предпосылки к решению стоящей перед вами задачи... А я уже исчерпал запас своих идей... В голове-полная пустота и мрак. А помогать вам в качестве подсобной силы я не намерен. Не намерен".
- Зачем же ты, собственно, поехал с ним? - спросил он себя вслух.
- Что вы? - очнулся от дремоты шофер.
- Ничего, ничего, спи, - проворчал Калашник.
- Вы спите, Григорий Харитонович? - услышал он голос Смолина и очнулся.
- Нет, не сплю. Как дела?
- Как вам сказать... Кажется, все повертывается в благоприятном светеМеня пристыдили за излишнее беспокойство. Правда, я настоял, чтобы они связались с ближайшими пограничными постами - не слышно ли чего-нибудь подозрительного. Как будто, все в порядке...
- Простите, что-то я ничего не понимаю, - сказал Калашник. - Вы узнали что-нибудь о Петрове?
- Да, узнал. Он приехал вчера днем,чтобы увидеть по срочному делу полковника Колосова...
- Это работник местного управления МВД? Зачем же ему быть здесь?-удивился Калашник.
- Он приезжает в Балаклаву отдохнуть. Страстный рыболов. По выходным дням гостит у балаклавских рыбаков. В субботу вечером он выехал на промысел. Говорят, обычно после ловли он остается на день у рыбаков, а к вечеру возвращается. Но бывает, что он снова в ночь отправляется на ловлю. Петров прождал его весь вечер и, так как Колосов не вернулся, пошел к нему через горы. Они уверены, что он выехал с Колосовым на рыбную ловлю. С восходом солнца рыбаки вернутся и привезут обоих.
- Так...-сказал Калашник.-что же, поедем домой? Или подождем восхода солнца?
- Пожалуй стоит подождать, - ответил нерешительно Смолин.
Он подумал немного, смотря на силуэты генуэзских башен, чуть проступившие напомутневшем небе, и сказал:
- Все это очень хорошо,-рыбная ловля, и отдых, и все прочее. Но я не могу понять, какое срочное дело привело сюда Петрова? Что заставило его сидеть здесь целый день и тащиться на Большой берег через горы?
- Дождемся его возвращения, выясним, - пожал плечом Калашник. Садитесь пока. Дремлите. Хотите папиросу?
Смолин машинально протянул руку, но сейчас же отдернул.
- Не хочу, - сказал он рассеянно. - Послушайте, Григорий Харитонович...
- Да?
- Вы не любите ходить?
- А в чем дело?
- Я скажу вам прямо - я очень волнуюсь... И имею на это причины. Может быть, это смешно, но я не могу здесь сидеть в ожидании... Идемте...
- Куда?
- На Большой берег. Подождем там. Мне сказали, что с прибрежных скал их можно увидеть. У Колосова - бинокль. Нас заметят. Ну, что здесь томиться три часа? Идемте...
Калашник молча вылез из кабины. Они отпустили шофера и пошли. Под ногами у них застучали полуразвалившиеся ступени каменной лестницы. Они поднимались к Генуэзской башне - любимому месту прогулок жителей Балаклавы. Отсюда шла тропинка на Большой берег.
Смолин шел впереди, широко шагая длинными ногами и резко выбрасывая руки. Сзади тяжело дышал Калашник. Небо светлело. Море, черное и глянцевитое, точно политое маслом, ворчало глубоко внизу.
- Далеко это? - спросил Калашник.
- Да нет, не больше сорока минут хода. Скоро придем.
Они шли по высоким выпуклым холмам, поросшим перегоревшей травой. Дул ветер, обвевая их разгоряченные лица. Калашник остановился.
- Смотрите-ка, вон там. Это, кажется, они.
Смолин посмотрел на море. Далеко, почти у горизонта, из черноты светили крошечные, неподвижные огоньки.
- Пожалуй, - согласился Смолин.
Они прибавили шагу. По стремительным движениям Смолина, по его молчаливой отчужденности, Калашник догадывался, как тот волнуется. Постепенно возбуждение передалось и ему. Бессонная ночь обострила чувства, притупила мысли, и он, уже не отдавая себе отчета, ощущал тревогу Смолина как свою.
- Теперь вниз, - сказал Евгений Николаевич.
Крутой, поросший сосняком и можжевельником глинистый склон уходил под ногами в полумрак. Они спускались уже не разбирая дороги, напрямик, продираясь плечами через колючие кусты, срываясь на крутящихся под ногами камнях и комьях засохшей глины. Море шумело все ближе и ближе... Наконец, они очутились на просторном пляже, растянувшемся по широкому берегу. Под ногами захрустела галька.
- Вот и Большой берег, - сказал Смолин.
Уже совсем посветлело небо. Звезды погасли. В беловатом, смутном свете рождающегося утра Калашник увидел усталое, измученное лицо Смолина, устремленное в море.
Они поднялись на высокие скалы у берега. Внизу черные волны разбивались фонтанами брызг, долетавших до их ног тяжелыми каплями.
- Петро-ов! - крикнул изо всех сил Смолин, приложив рупором руки ко рту.
- Ко-ло-сов! - вторил ему глубоким хрипловатым басом Калашник.
Они опустили руки и прислушались. Сквозь шум моря ничего не было слышно.
- Но они должны нас услышать, - сказал Смолин. - Им не так мешает шум моря, как нам.
Они кричали, напрягая голоса, пока не запершило в горле. Калашник, прищурясь, пристально смотрел на море.