— Это мои лекции за прошлый год, Теана, я даю их тебе на время, перепиши всё, что пропустила, думаю, они вряд ли сильно отличаются от тех, что были в этом году. Меньше чем через дем зимняя сессия, все разъедутся, а нас, старший курс отправят на преддипломную практику, постарайся до этого времени вернуть мне лекции. Я бы хотел начать готовиться к единому экзамену пока на практике. Что-нибудь слышно о Пите? — спросил меня куратор.
Я вкратце рассказала ему все, что узнала из письма и от Себастьяна.
— Он упорный, если что-то вбил себе в голову, значит этого добьется, — охарактеризовал он друга.
— Я очень на это надеюсь, Франц, — улыбнулась я. Попрощавшись я принялась за лекции, и просидела за ними практически до самого сна, прерываясь лишь на ужин. Меня поприветствовали очень радушно и набросились с множеством вопросов, на которые я охотно отвечала соскучившись по общению с беззаботными студиозами, которые напомнили мне те замечательные времена моей прошлой жизни, в них я тоже была счастливой гимназисткой, дочерью и сестрой.
Учебные будни затянули меня словно болото, стараясь догнать пропущенный материал я почти все вечера проводила или в библиотеке, или в комнате переписывая лекции. Каждое утро я получала свои цветы и другие знаки внимания, но ни разу так и не поймала Себастьяна, хотя с каждым уном моя тоска по нему усиливалась. Несколько раз я встречалась с Бруно и Рэйджем, вместе или по очереди, они с такой тщательностью обходили тему Себастьяна и нашей ссоры, что порой мне казалось, что я всё себе выдумала. Лишь однажды Кристоф пробурчал нечто вроде «как же вы меня уже…» и больше этой темы не касался. Совершенно внезапно началась сессия, которая на столько захватила моё внимание, что порой я путала где день, а где ночь, засыпая над учебниками за столом, или во сне повторяя важные теории и концепции врачебных изысканий.
В самом начале обучения нас пугали тем, что наши ряды заметно поредеют и многих отчислят, так и произошло, очень многие просто не справлялись с тем объемом информации, который приходилось, если не зазубривать наизусть, то по крайней мере понимать, о чем идет речь, когда преподаватель задавал тот или иной вопрос. Большой радостью, пусть и мстительно-мелочной, для меня стало возможное отчисление Цессы Алисии. Для того, чтобы хорошо учиться ей не хватало усидчивости и смирения, она везде, даже в морге выпячивала своё происхождение, чем неимоверно раздражала многих преподавателей, что желали не пререкаться со студиозом, а донести знания до остальных, желающих слышать и слушать. Ходили слухи, что ректор Дирт не простил ей высказывания про сестру, и при малейшей подвернувшейся возможности выпрет заносчивую девицу из своей Академии, хотя я признавала за ней ум и не дюжие знания, всё же ими еще нужно уметь воспользоваться, а Цесса была знатной белоручкой и нахватала колов за нежелание прикасаться к покойникам в прозекторской. Мне, кстати, несмотря на болезнь, не было сделано не единой поблажки, и я все-таки отмотала назначенное мне заместителем ректора наказание в полной мере.
Когда наконец-то непростое время для каждого студента было окончено, а моя зачетка пестрела высшими баллами и всеми сданными зачетами, я озадачилась местом проведения практики. Мне бы очень хотелось попасть в главный Цесский госпиталь и лучшему ученику курса давалась привилегия самому выбирать назначение, но пока итоги не были подведены, многие уже определились и только ждали отмашки преподавателей. Я же, грешным делом, зазналась, всё же рассчитывая на административную работу в лучшей больнице государства, так как по итогам сессии лидировала. И когда получила направление именно туда, куда планировала, как-то даже слегка растерялась, потому что перед практикой у меня освобождалась целая неделя, и именно тогда, остро и томительно пришло осознание того, как же сильно и глубоко я соскучилась по Себастьяну. Но глупая гордость и нежелание наступить на горло собственному эго стояли на пути моего счастья, я решила во что бы то ни стало поговорить с ним, до того, как вновь окунусь в пучину учебы, сердце моё болело от недосказанности, к тому же, осторожные мои вопросы в письмах к Рейджу лишь подогревали желание поскорее встретится с любимым.
Глава МагБеопасности неоднократно и очень неоднозначно высказывался по поводу «двух упрямых ослов» не желающих поговорить без обиняков в нормальной обстановке. Видимо для того, чтобы вновь обозвать меня самкой вьючного парнокопытного он и пригласил меня в модную ресторацию Орума, но воспользовался он более благовидным предлогом желая все-таки поздравить лучшую студентку первого курса, то есть меня, с окончанием первой сессии. Мне пришлось предупредить Арду, об изменениях в планах, потому что именно с ним мы собирались отметить радостное событие, но он, сославшись на внезапно навалившиеся дела отказался идти, хотя в приглашении Рейджа фигурировал и названный батюшка